– То есть как это – с чего взял? Вы же при мне спрашивали у доктора о времени смерти, и он ответил: с большой вероятностью меж полуночью и часом ночи. А вы меня спрашиваете, где я был во время убийства! Значит, подозреваете!

Тем же примирительным тоном Ахиллес продолжал:

– Право же, Павел Силантьевич, вы серьезно ошибаетесь. Я вовсе не подозреваю вас лично. Я подозреваю всех. Понимаете? Всех, кто знал, что у господина Сабашникова была неосмотрительная привычка держать деньги – в том числе, как я убедился, и достаточно крупные суммы – в незапертом правом верхнем ящике письменного стола. Всех, кто знал, что накануне господин Сабашников получил в Русско-Азиатском банке десять тысяч. Никаких подозрений персонально в ваш адрес. Поймите, это азбука сыскного дела: пока не найден виновник, при первых шагах следствия подозреваются все. Потом-то кандидаты в убийцы и грабители отпадают один за другим – когда пройдет достаточно много времени, чтобы изучить каждого и сказать точно: вот этот убить не мог, этот никак не мог… а вот этот и убил! Но я только начал, делаю первые шаги, как только-только вставший на ножки малыш. Просто-напросто сложилось так, что из всех подозреваемых вы встретились мне первым. Ну, поняли вы наконец? Вы же умный человек, иначе в столь молодые годы ни за что не стали бы управляющим в столь крупном и серьезном торговом предприятии…

Какое-то время Сидельников сердито сопел, потом закурил новую папиросу, уже гораздо спокойнее, и проворчал:

– Понимаю. И все равно… Думаете, приятно такое слышать?

– Павел Силантьевич, я же не из неприязни к вам – откуда она, если я вас сегодня увидел впервые в жизни? Повторяю: это азбука сыскного дела – в подобных случаях подозревать всех.

– Да понимаю, понимаю… – ворчал Сидельников. – И все равно неприятно…

– Вот и скажите, где вы были в указанное время. Еще лучше, если есть кто-то, кто может подтвердить, что вы именно там и находились. Юристы это называют alibi. В этом случае вы моментально очищены от всех и всяческих подозрений, слово чести. Таковы уж у нас порядки, не нами заведены, и не вчера…

Его собеседник опустил глаза, явно что-то для себя решая, потом сказал решительно:

– Ваша правда, господин подпоручик. Есть такой человек, который может сказать, где я был с вечера и до утра. Да понимаете ли… Коли уж вы на сыскной службе, жизнь и людей повидали. Должны знать, бывают такие случаи, когда порядочный человек не может сказать, где он был и с кем. Ну вот не может, и все тут! Вы уж поймите мое положение, никак я не могу язык распускать…

Кажется, Ахиллес понимал мотивы Сидельникова. Правда, до сих пор он с таким сталкивался лишь в чувствительных романах – младшая сестренка их обожала со всем пылом гимназистки четвертого класса, и Ахиллес любопытства ради полистал парочку.

– Думается мне, я понял, – сказал он. – Женщина? Молчите, но я по вашему лицу вижу, что правильно догадался. Женщина, конечно же. И вы, как человек благородный, компрометировать ее никак не хотите.

Подняв голову, Сидельников глянул ему в глаза:

– Именно.