– Вот так они и познакомились. Ульяна Игнатьевна торговала там собственноручно вышитыми салфеточками по три рубля за штуку. – Он улыбнулся. – Фрол Титыч подходил четыре раза, пока не скупил все до одной. Так оно все и началось, а закончилось венчанием через полгода. Кто-то мне говорил, что есть роман на схожий сюжет. Вроде бы «Владимир на шее». Точно не помню, я романы в руки беру раз в год, и – у каждого ведь свои вкусы, верно? – непременно из французской великосветской жизни.
– Не Владимир, а Анна, – сказал Ахиллес. – И не роман, а рассказ. А в остальном все верно – тот же самый сюжет… Я бы с вами и дальше беседовал о постороннем, но обстоятельства, сами понимаете… Приходится к убийству возвращаться… Павел Силантьевич, милейший, – начал он чуть ли не благодушно, но тут же подпустил металла в голос: – А можно ли осведомиться, где вы, вот лично вы, пребывали ночью с полуночи до часу?
Глубоко затянувшись, он выпустил дым и с интересом наблюдал, как на лице Сидельникова, словно фигуры в детской игрушке калейдоскопе, сменяют друг друга самые разнообразные эмоции в немалом количестве: ошеломленность, изумленность, недоумение, испуг, ярость. В конце концов это калейдоскопическое мелькание кончилось. Осталось одно чувство: неприкрытый гнев.
Наклонившись вперед, Сидельников буквально прорычал:
– Вы что же, меня подозреваете? Меня? Да я… Да он… Да он мне был как отец родной!
Ахиллеса так и подмывало напомнить о том, что случалось не раз и в нашем богоспасаемом Отечестве, и в иностранных державах: когда дети убивали родных отцов и матерей, отцы и матери – родных детей. Но обострять ситуацию и заходить слишком далеко не следовало.
Постаравшись придать лицу некоторое простодушие – и надеясь, что это у него получилось должным образом, – Ахиллес сказал примирительно:
– Павел Силантьевич, дорогой! Да что с вами? Откуда такая ажитация? С чего вы взяли, что я вас подозреваю?
Сидельников резко бросил руку в боковой карман модного пиджака. Ахиллес напрягся, уже представив, как в случае осложнений обеими ногами опрокинет на своего визави[30] не столь уж и тяжелый стол, а сам бросится со стула на пол.
Нет, никаких осложнений – забинтованная рука извлекла на свет божий не какой-нибудь огнестрельный предмет, а обычный серебряный портсигар со знакомым сюжетом на верхней крышке – три конских головы в уздечках. Выпускается в массовом порядке, как булки в большой пекарне, и стоит не так уж дорого. Управляющий богатого купца, пожалуй что, мог позволить себе и гораздо более дорогой – в особенности если он, как Сидельников, холост и расходами на содержание семьи не обременен.
Нажав на кнопку с красной стекляшкой так, словно давил на спуск револьвера, Сидельников распахнул портсигар так резко, что часть папирос просыпалась на пол. Поднимать их управляющий не стал – прямо-таки бросил в рот одну из оставшихся и принялся чиркать спичкой. Спичка сломалась, не вспыхнув. Со второй произошло то же самое.
Ахиллес вежливо поднес ему зажженную спичку. Одарив его яростным взглядом, Сидельников все же прикурил, вдохнул дым так, словно хотел покончить с папиросой одной затяжкой. Ахиллес терпеливо ждал. Нет, затяжек потребовалось все же четыре. Раздавив окурок в девственно-чистой – если не считать двух спичек – пепельнице, Сидельников уже чуточку спокойнее, но все же сердито-возбужденно воскликнул: