А вот кому эта песня особенно в душу запала, так это старшему фейерверкеру Петьке Корсакову. Прибился этот типчик к нашему отряду аккурат сразу же после конца отступления и прилип, как банный лист, не оторвать. Уж не знаю, почему его Унгерн от военно-полевого суда отстоял и в сотню определил добровольцем, но теперь благодаря этой мере вместо одного Федьки Суетина в отряде образовался разбойный тандем. Как братья-близнецы, ей-богу. Особенно по части ненормативной лексики: «Меня нянька в детстве ушибла, потому не могу без мата двух слов связать», – сам про себя сказал Корсаков при знакомстве с отрядом и немедленно поведал то ли байку, то ли быль из своего прошлого. Скажу вам, что если бы фейерверкера в тот момент показывали по Центральному телевидению, то стандартное, цензурное «пи!» звучало бы практически непрерывно:
«– Вышел (пи!) я однажды на батарею (пи!). Смотрю (пи!): австрияки (пи!) совсем (пи!) близко. Увидели (пи!) меня и давай (пи!) палить. А я (пи!) стою на виду и сухарь грызу. И вдруг (пи!) пуля – бац! Полсухаря отшибла (пи!). Я (пи!) другую половину грызу. Опять – бац, бац (пи!)! Выбили (пи!) сухарь изо рта! Разозлился я (пи!) – страсть и давай на (пи!) матить и палить…»
Внешне Корсаков чем-то напоминает Яшку Бойко из «Свадьбы в Малиновке». Тоже недавно каким-то одному ему немыслимым образом привел из очередного «ночного рейда» высоченную, словно каланча, венгерскую бабу по имени Тимея. Та ни бельмеса по-русски, но от своего «рыцаря» не отстает, даже несмотря на ругань Унгерна. Интересно, как Корсаков ее уговорил с собой пойти? Не иначе приобнял и сказал с умилением на ушко: «Вы и только вы напоминаете мне мою любимую, мою чернявую, мою безотказную… гаубицу!»[115]
А казакам смешно. Тем более теперь, когда все они думают о скором конце войны, возвращении в родные станицы. Думаю о будущем и я.
Невообразимо все перевернулось, стоило только с легкой подачи «форточников» пустить на поле брани частицу научно-технического прогресса. И частица эта переменила слишком многое.
Сказать, что внезапное появление «Горынычей» (а именно такое оригинальное название само собой закрепилось в солдатской среде за «катюшами» местного производства) стало для австро-германцев шоком, значит не сказать ничего. Вражеская пехота была буквально смята и морально, и физически. Герасимов, которому тоже посчастливилось увидеть работу «Горыныча», рассказывал про одного смертельно раненного германского офицера. Тот, истекая кровью, прохрипел: «Мне недолго уже осталось, и я никому уже не смогу передать ваших секретов. Но скажите мне перед смертью, что это страшное навалилось на нас сверху, как гнев божий?..»
Ответа раненый не получил. «Форточники» молодцы – пусть секретность остается секретностью. Во времена Великой Отечественной гитлеровцы тоже не знали, что и думать о «катюшах». Предполагали, что им противостояла «русская автоматическая многоствольная огненная пушка». Сейчас ситуация аналогичная. И хотя, судя по «солдатскому вестнику», «Горынычей» на разных участках фронта видели не так уж и часто, дело свое, прежде чем столь же внезапно исчезнуть, реактивная артиллерия сделала. Успешно начатое Горлицким прорывом австро-германское наступление буквально захлебнулось в огне, ничего не сумев противопоставить взамен…