— Ты кончишь для меня. А потом я тебя трахну. Слышишь? Ты все равно кончишь.

Молчит, не смотрит на меня и под пальцами твердеет еще больше, становится острее, и я сильнее сжимаю уже двумя. Дернулась словно от удара хлыстом и на руку потекла влага. Вот так. Вот теперь все правильно. Наклонился между ее распахнутых коленей и жадно обхватил мокрую плоть широко раскрытым ртом, ударяя языком по клитору, сильно, ритмично, быстро. Подводя ее к оргазму, оказывается еще такими знакомыми движениями и теряя самого себя от понимания, что она непроизвольно извивается подо мной, впивается пальцами мне в волосы. А когда выгнулась дугой и гортанно застонала, потираясь о мои губы дергающимся клитором, рванул вверх, сжимая твердый до боли член у основания и силой входя в нее до самого упора с громким стоном, распахивая глаза и тут же смыкая отяжелевшие от кайфа веки. Так глубоко, что у самого искры с глаз посыпались и взревел, когда ее сокращающееся в спазмах оргазма лоно продолжило судорожно стискивать мой член. Я захрипел ослепленный волной такого дьявольского удовольствия, от которого свело судорогой все нервные окончания. Я двигался в ней на такой дикой скорости, что стол под нами ходил ходуном и казалось развалится в щепки. Я кончал под ее затихающие судороги так, как не кончал за все эти годы, я изливался в нее километрами ненависти и похоти от которой разрывало мошонку и распирало член. Мне казалось, что в этот момент меня разнесло на ошметки и я весь дергаюсь в конвульсиях рыча и стискивая ее бедра голодными пальцами. Застонал, в последний раз толкнувшись в неё оставляя внутри семя, как печать того что теперь она принадлежит мне. А когда глаза приоткрыл …еще раз вздрогнул словно это меня сейчас ударили плетью. Она опять смотрела в потолок и ее щеки так и не высохли от слез.

Тварь! Даже не скрывает, что жалеет! Не скрывает своего отвращения. Кончала со мной и все равно ненавидела. Потому что шлюха. Потому что, как она сказала — ей все равно с кем ради дочки своей. Это мне никогда не было все равно…это я всегда, как псина, любил ее предано. Ну и хрен с ней. Плевать. Я буду ее трахать как хочу и когда хочу. Мы только начали.

Застегнул штаны, поправил все еще полу возбужденный член, заправил рубашку. Уже не глядя на нее сказал:

— Завтра тебе дадут кредитку, оформленную на твое имя, получишь смартфон. Из дома можешь выходить с охраной. Альберту говори куда тебе надо если меня это устроит — поедешь.

Пошел к двери и вдруг услышал.

— Когда мою дочь будут обследовать?

Сука!

— Скоро. Ты все равно здесь надолго.

Знакомая кухня, знакомый узор на стене и такой же знакомы сам себе я, сидящий на полу с бутылкой в руках. Раннее утро. За окном поют какие-то чертовые птицы. Они поют, я пью. Знаю, что она плачет. Уже не в кабинете, а у себя в комнате. Слышал, как вышла и как закрыла осторожно дверь. Я даже мысленно видел ее. Как идет, ссутулившись по коридору и как плечи подрагивают.

На руках и внутри осталось ощущение грязи. Никогда раньше я ТАК к ней не прикасался. Насильно. А перед глазами наш первый раз, когда целовал каждый миллиметр ее тела. Удовольствие сменило разочарование. Сменило и погребло под собой, утянуло на дно. Нет никакого проклятого удовольствия в том, чтобы вот так вот ее. Я по-другому хочу. Мало мне только тела. Сам брал и сам ждал хоть каких-то эмоций, хоть немного. Чтоб оттаяла, что сказала мне, что-то совсем другое не из ее репертуара в стиле «ненавижу».