Дернулась и в глазах всплеснулось пламя едкой ненависти отражаясь внутри меня болью. Да, оказывается я к этому не был готов при всей моей ненависти к этой дряни я не готов был получать удар за ударом от нее и мне до зубовного скрежета хотелось дать ей сдачи. Сделать точно так же больно, размазать, поставить на колени. А самого корежит от ее близости и понимания, что по-прежнему никогда не будет. Схватил ее за подбородок, заставляя смотреть себе в глаза. Сильно сдавил, явно причиняя боль.

— Молчишь, нечего ответить? Как и тогда молчала?

Впилась в мою руку дрожащими пальцами холодными и такими маленькими.

— Я не молчала. Ты не дал сказать.

Словно задыхаясь.

— Что сказать? Слушать твою проклятую ложь? Да, я не хотел. Зачем?

— Я не лгала. Ты хотел считать все мои слова ложью. Ты! Убивал меня каждым словом. Резал меня на живую. Ты разрушал нас обоих и душил мою любовь голыми руками. Смотрел мне в глаза и душил. И знаешь? Я не жалею, что ты ее задушил во мне, что кроме ненависти у меня к тебе ни черта не осталось. Ты можешь только заставить меня тебя бояться! А еще…да, ты можешь меня купить. Ты прав! Ради дочери я пойду на что угодно! И раздвину ноги перед кем угодно! Молча и покорно! Ты это хотел услышать?

Я почувствовала, как в груди разрывает от боли, как становится от нее нечем дышать и глаза застилает от бешенства. От того, что посмела мне это говорить. Посмела плевать в меня своей ядовитой правдой. Лучше б молчала. Меня затрясло от злости. Каждый мускул в теле завибрировал от нее, напрягся до предела, готовый порваться и воздух вокруг начал раскаляться. Сучка. Наглая дрянь, которая смеет еще и корчить из себя жертву. Сколько раз меня убила ОНА просто своим существованием и вот этими глазами, в которых больше не плескалась любовь ко мне. А может я ее себе придумал? Увидел там на остановке и нафантазировал то, чего никогда не было и быть не могло.

Замахнулся и ударил по щеке, а потом с рыком набросился на ее маленький розовый рот, которым она посмела заявить мне, что будет со мной лишь потому что готова раздвинуть ноги перед любым, кто позаботится о ее дочери. Во рту появился привкус ее крови и на хрен взорвал мне вены адреналином и самой грязной похотью. Как тогда в стриптиз клубе. Я не целовал ее, я ее сжирал, кусал ее рот, вбивался в него языком, пригвоздив к двери и ломая сопротивление. Она вначале отчаянно вертела головой, а потом затихла, открыла рот, позволяя мне врываться в него языком. И эта равнодушная покорность будила во мне зверя. Я отстранился от ее губ и глядя в ненавистные глаза прохрипел:

— Перед любым не придется. Раздвинешь только передо мной. Моя шлюха! Только моя! Узнаю про других — убью, тварь!

Никогда и ни с кем я не был настолько жесток, как с ней. С той, которую когда-то боготворил и носил на руках, а сейчас мечтал лишь изощренно замучить, довести до грани, как она довела меня. Но, бля***ь, какой же я сейчас живой, втягивая ртом ее дыхание и сдавливая ребра голодными руками. Отстранился на мгновение, а она вытерла тыльной стороной ладони рот и процедила.