— И что? Я в это не верю. Что ты мне принесла? Сколько ты заплатила за вот этот бред?
Она смотрит на меня из-под очков. Вся аккуратная, с красиво уложенными волосами, в элегантном платье. Сжимает сумочку наманекюренными пальцами с множеством золотых колец.
— Ты совсем из-за своей деревенщины мозгами поехал! Матери такое говоришь? Ты б рога свои с удовольствием носил и рад бы был что я молчу?
— Не смей о ней такое говорить. Аня не такая! Ты купила всю эту хрень. Сама додумалась или кто надоумил из подружек твоих ведьм?
Мать прищурилась и выпрямила и без того очень ровную спину.
— Я была бы рада если бы это была ложь, сынок. Но это чистая правда. Можешь перепроверить. Твоя Аня изменяла тебе и родила дочь от другого.
— Вранье! Ты ее с первого взгляда возненавидела! А теперь придумала как избавиться. Не могла она! Всегда со мной рядом была! Всегда!
— Так уж и всегда? А в деревню к тетке своей разве не ездила? А потом якобы дом продавать?
У меня от ее уверенности внутри все похолодело и начало казаться, что вокруг началось землетрясение. Постепенно набирает амплитуду и начинает разрушать меня изнутри. Мать сумочку открыла и коверт мне протянула.
— Полюбуйся куда твоя жена ездила и к кому, а потом плюнь мне в лицо если я лгу!
Я руку от конверта одернул как от ядовитой змеи. Не мог открыть. Я по-настоящему боялся. Я не хотел сдохнуть, а там моя смерть спряталась и мне взрослому мужику было невыносимо страшно. Она сама вскрыла конверт и выложила передо мной, как свой долбаный пасьянс, фото за фото. И я смотрел и чувствовав, как у меня внутри жидкий азот по венам растекается, как прорастают ветвистые льдины в кости и крошат их, и я вдохнуть не могу от адской боли. На фото Аня моя с такси выходит возле дома частного то ли деревня, то ли частный сектор. Оглядывается по сторонам. Калитку открывает. Потом у двери к ней навстречу мужчина вышел. Они смотрят друг на друга, и она ему что-то протягивает. Я было обрадовался. Может это кто-то кому она денег должна или вообще шантажист. У меня за секунду выстроилась цепочка оправданий для нее. А на следующем фото они уже крепко обнимаются. Она даже зажмурилась от удовольствия. И он за руку ее в дом ведет. Потом фото напротив окна как снимает с нее плащ и по животу гладит. Я даже головой тряхнул чтоб развидеть. Чтоб стереть себе возможность смотреть. Взять и ослепнуть прямо сейчас. Но я имел прекрасное зрение. На фото моя жена приехала к какому-то мужику, и он трогал ее живот, в котором …как я думал…бился мой реьенок, так как будто имел на это все права.
— Она давно туда ездит. Давно обманывает тебя, сын. Я должна была тебе это сказать. Обязана. А ты решай, что с этим делать. Если решишь простить я слова не скажу. Я хочу, чтоб ты был счастлив…Даже перед самыми родами она к нему поехала…роды ее в дороге настигли потому и рожала в том захолустье. А нам сказала, что опять в деревню. Вот тебе и Анечка.
Я знал, что мать права. Знал, что на ее месте поступил бы точно так же и все равно не смог ей простить этого теста и вот этих фото. Я не был благодарен. Она убила меня. Она приставила к моему виску дуло пистолета и спустила курок. Только никто не увидел мозгов, размазанных по стене или развороченной грудной клетки. Только я знал, что все эти раны с жизнью не совместимы. К Ане я тогда поехал не сразу. Мне время нужно было. Осознать. Фото эти раз пятьсот пересмотреть.