Это стало моей тайной. Я не могла рассказать матери. Боялась ее реакции на мое общение с сыном того, чье имя на мне не говорила. Я не рассказала даже Егору…Я мечтала, что представлю ему брата, когда тот бросит принимать наркотики, когда устроится на работу. Первое время я велась на все его обещания и привозила деньги. Присылать было нельзя иначе его выследят и отберут прямо на почте или в банке.

Я перестала к нему ездить, когда он опять обманул меня…уже после моих родов и расставания в Егором. Наверное, как и раньше задолжал за дозу и украл. Меня больше не волновали его проблемы. Когда я привезла деньги в последний раз я так и сказала, что больше помощи он от меня не получит пока не начнет сам лечиться.

— Ну и вали отсюда. Чего приперлась? Денег дай. Ломает меня! Ты что думала я тебя тут содержать с твоим выб***ком буду?

Его шатало, и он хохотал как умалишенный.

— Нету денег, Феликс.

— Нету значит убирайся. Думаешь ты мне нужна была? Да по хер мне на тебя всегда было. Ты бабло привозила. Думаешь мне вдруг понадобилась ублюдочная дочь моего папаши к которой он пытался свалить от моей матери?

Да я проклинал тебя с тех пор как узнал о твоем существовании. Это из-за тебя я таким стал. Твоя мать-шлюха всем нам жизнь сломала. Все катись на хер отсюда.

Это был наш последний разговор с ним. Да и не могла я больше помогать — у меня на руках оказалась маленькая Маша, а таскаться с ней к брату наркоману у которого уже отказывали мозги, я не собиралась. Наверное, именно тогда я поняла, что родственные чувства хороши, когда они взаимны, а не когда тебя целиком и полностью используют. Я очень сильно изменилась, оставшись совершенно одна. Я перестала жалеть людей…я жалела теперь только себя и Машу. Больше я не звонила ни ему, ни тете Рите. Я вычеркнула его из своей жизни.

От воспоминаний отвлек шум внизу. Приехала чья-то машина. Видимо Егор. Вспомнила. Что Маша на улице. Катается там на качелях я поставила чашку с кипятком на стол и подбежала к окну. То, что я увидела заставило меня впасть в ступор. Егор остановился возле Маши, которая смотрела на него снизу-вверх, задрав мордашку так, что капюшон ее куртки свалился на спину и ветер трепал светлые волосы. Он протягивал ей куклу. Большую, огромную куклу с блестящим бантом и в каком-то невероятном платье.

Я не шевелясь смотрела на них обоих. Первым порывом было бросится туда вниз и увести оттуда дочь. Не нужны ей его подарки и его куклы. Ничего нам от него не нужно…я бы нож ему в сердце вонзила и прокрутила там несколько раз после того, как он…взял насильно. И в то же время я сама ему позволила. За это я ненавидела его еще сильнее.

Для меня стерлось каждое его слово, точнее они слились в общую массу, эхом бьющую по нервам. Я смотрела ему в глаза… и не понимала за что любила его. За что до сих пор чувствую это унизительное чувство где-то очень глубоко внутри. Идиотка, которую доламывали уже спустя пять лет в угоду своим личным обидам. Беспочвенным, несправедливым и жестоким. Он даже не понимает, что сделал со мной тогда. Убил меня, превратил в ничто, размазал по стенке в моих же собственных глазах утопил в грязи. И ничего с тех пор не изменилось я такая же ничтожная и глупая, как и много лет назад. Он говорит, наступая на меня, а я смотрю как на его безымянном пальце сверкает обручальное кольцо, смотрю и задыхаюсь от боли. У него ведь все было хорошо, он был счастлив… а я, я продолжала все эти годы ненавидя любить этого палача, осудившего меня на вечное изгнание. Меня и своего собственного ребенка. Я должна помнить об этом и никогда не забывать. Прибить эти воспоминания к своей груди ржавыми гвоздями, чтоб боль всегда напоминала о том, кто он такой мой бывший муж и на что способен. А перед глазами он со своей женой на руках ее фата вьется по ветру, она смеется, и я слышу этот счастливый смех…а меня обливают грязью проезжающие мимо автомобили и грязь смешивается со слезами, текущими по щекам.