Наверное, мир был бы в большей безопасности, если бы они никогда не встретились, но миру не повезло…

«Память так коварна. Сначала она преподносит вам букет удовольствий. Трогательные родные запахи детства, волшебное сияние юности – всю эту мишуру… А потом ведет вас туда, куда вам совсем не хочется возвращаться. Туда, где холодно и темно, где в тумане бродят расплывчатые тени, которые, как вы надеялись, уже никогда не вернутся».

Алан Мур. «Бэтмен, Джокер»

– Руби, повторяю еще раз, – Бен Рэмси ворвался вслед за дочерью в ее комнату, с грохотом хлопнув дверью. – Ты никуда не выйдешь в таком виде, – мужчина подхватил со стула небрежно брошенный банный халат и кинул его в упирающуюся спиной в подоконник не менее разъяренную девушку. – Хватит позорить нас перед соседями. Оденься, ты похожа на трансвестита в этих… даже не знаю, что это на тебе, – заикаясь от гнева, Бен указал на ультракороткие шорты дочери, надетые поверх колготок в крупную сетку. Сверху красовался едва прикрывающий грудь топ в пайетках, а под ним, разумеется, ни малейшего намека на бюстгальтер. Венчали «оригинальный» наряд вульгарные лакированные ботфорты на высоченной платформе. Светлые волосы насупившейся девушки были собраны в высокий хвост, несколько прядей неравномерно выкрашены тушью в черный, на лице боевой раскрас – яркая помада, длинные стрелки до висков, вызывающие навязчивые ассоциации с клыкастыми невестами Дракулы.

– Пап, друзья меня пригласили на тематическую вечеринку, – поймав халат, Руби смяла его в комок и забросила на несобранную с утра кровать.

– До Хэллоуина еще три месяца, – мрачно напомнил Бен. – Видел я твоих друзей пару недель назад, когда забирал тебя из полиции.

– Пап, это другие друзья. И при чем тут Хэллоуин? Я вообще-то Клеопатра, – оскорбленно заявила Руби.

– Ты не выйдешь из дома, пока не умоешься и не переоденешься, – строго и бескомпромиссно пообещал Бен Рэмси. – Не думаю, что египетская царица носила пояс вместо юбки и дырявые чулки.

– Откуда ты знаешь, может именно в эти дырявые сети и угодил Цезарь, – легкомысленно усмехнулась Руби.

– Ты видишь в этом повод для шуток? – грозно спросил Бен, сунув руки в карманы брюк. Всего десяток лет назад, когда Руби была милой девчушкой с золотистыми кудряшками и ангельским личиком, он и подумать не мог, что настанет день, когда ему захочется выпороть дочь ремнем, а еще лучше – отправить в спецучреждение, где ей вправят на место мозги и помогут снова стать собой. Дороти, разумеется, не поддерживала идеи мужа, считая, что у дочери затянувшийся сложный возраст, и возлагала большие надежды на терапию доктора Хадсона. Бен считал иначе. Отчасти винил в происходящем слабохарактерность жены, неспособность дать отпор выходкам Руби. Как женщина и мать она должна была больше понимать, что творится с их дочерью, но та упорно отказывалась замечать, что грань дозволенного давно пройдена, и упорно ждала, что Руби в один прекрасный момент одумается и станет тем милым ребенком, являющимся гордостью родителей до определенного момента. Дороти не хотела верить, что ангельская девочка давно превратилась в неуправляемую бестию, поставившую себе цель довести их обоих до точки кипения. Бен полагал, что Руби психически не здорова, и готов был помочь, но вытворяемые дочерью поступки напрочь уничтожали на корню веру в то, что положительный результат лечения возможен.