Оливер опережает меня и оказывается там быстрее, чем я. Поворачивает лампочку, рассеивая черный сумрак. Впав в молчаливый транс, я безучастно смотрю на серую кошку, с бархатистым мурлыканьем трущуюся о раскрытую ладонь Оливера Кейна. Его пальцы мягко и ласково гладят маленькое чудовище по холке. Мохнатые ушки прижимаются к мордочке. Когда мой и кошачий взгляды встречаются, мурлыканье сменяется предупреждающим шипением.

– Почему она меня ненавидит, а тебя нет? – очнувшись от временной спячки, с раздражением спрашиваю я, непроизвольно почесывая заживающие царапины на запястьях.

– Кошки сами выбирают, кого любить, – отзывается Оливер, успокаивающе лаская наглую злобную тигрицу за ушком. – Как и люди.

– Ты собирался замуровать ее здесь. Это бесчеловечно, – холодно напоминаю, почему у глупой кошки нет ни малейшего повода любить его.

– Она сделала свой выбор, – обернувшись через плечо, невозмутимо отвечает Кейн.

Я медленно, с опаской приближаюсь к столу, настороженно наблюдая за непредсказуемым животным. Шерри заметно волнуется, бьет хвостом по столешнице, ненароком задевая страницу, и та слетает и прямиком мне под ноги.

– Тихо, Шерри, хорошая девочка, – Оли успокаивает дикарку обезоруживающе-нежным голосом. На кошек он воздействует благотворнее, чем на меня. Шипеть она прекращает, как и коситься в мою сторону. Наклонившись, я подбираю страницу, надеясь прочитать очередное путаное послание от Дилана, но лист девственно пуст, а я морально уничтожена.

«Если бы ты была слепая, могла бы прочитать слова пальцами», – вкрадчиво подсказывает голос моей памяти.

Опустив ресницы, дотрагиваюсь трясущимися подушечками пальцев до пустой страницы, медленно веду вверх-вниз, пока не нащупываю выпуклые неровности. Сердце оживает, усиленно бьется о ребра, и я жадно вдыхаю воздух одной грудью, чувствуя себя отчаянно живой и уничтоженной одновременно.

Дилан не солгал. Слова существуют, даже если их нельзя прочитать глазами.

«Вернись ко мне», – гласит выцарапанная надпись.

Я здесь, в самом центре его разума, но опоздала на целую жизнь.

– Нет, – отчаянный вопль рождается в груди и вырывается наружу. – Нет, – сминая лист в кулаке, я швыряю бумажный комок в лицо неумолимо надвигающегося Оливера Кейна. Его взгляд – отражение всех притаившихся теней рукотворной тюрьмы. Бежать бессмысленно. Он не отпустит. – Почему? Почему ты сдался? Это и есть твоя свобода? Проиграть, исчезнуть? – я пячусь назад, к невидимой взгляду двери в стене. Она не спасет меня, даже если удастся запереться изнутри. Только отсрочит мучительный конец. Оливер Кейн вырежет замки, а потом возьмется за меня.

Тьма сочится из немигающих глаз надвигающегося хищника, тьма плывет, клубится, уплотняется вокруг меня. Я не чувствую ног и собственного тела, меня окутывает аромат гортензий, навязчивый, приторно-сладкий. Мед и ваниль. Он похоронит меня там… под оранжереей.

– Я не хочу так, не хочу, – охрипшим голосом кричу снова и снова. Оливер приближается вплотную, он пахнет, как дьявол, серой и ржавчиной. Зашкаливающий адреналин отключает страх, и я бью его по стальной груди раскрытыми ладонями, оставляя кровавые борозды на ткани от своих когтей. – Ты мне не нужен, убирайся. Ты не мог победить, не мог. Ты слишком слаб, чтобы уничтожить его. Я знаю, Дилан где-то там, – вскинув руки, сжимаю ладонями его виски. – Выпусти его, – требовательно рычу я.