Я отстраненно наблюдаю, как мужчина разрушает то, что с таким усердием строил. Скинув пиджак и засучив рукава. Элегантная небрежность. Ему даже идет. Белая рубашка взмокла от усердия и стала пепельно-серой от осевшего на нее металлического пепла, мышцы спины и плеч бугрятся под липнувшей к телу тканью. Я считаю минуты, оставшиеся до неминуемой метаморфозы, которая должна вот-вот наступить. Дилан будет в шоке, увидев себя таким грязным.

«Вернись ко мне».

Я чувствую, как горят навечно запечатленные, врезанные стальным пером слова на моей спине. Я верю только в них и до рези в животе боюсь, что опоздала, что Оливер успел уничтожить ту часть себя, которую я смогла рассмотреть сквозь плотные слои темноты, услышать и полюбить, вопреки его звериной сущности.

Нетерпеливо поддаюсь вперед, когда Оливер заканчивает. С помощью обломка железной арматуры с режущим слух скрежетом открывает дверь. Его фигура в образовавшемся черном проеме окутана грифельно-сизым дымом. Есть во всем происходящем нечто мифическое. Я на пути в преисподнюю в сопровождении одного из павших ангелов.

– Ты готова? – отбросив в сторону тяжелый прут, Оливер протягивает мне руку. Его взгляд сверлит меня насквозь, как только что вращающимся стальным диском резал металл. Он не спрашивает, уже нет. Спокоен и страшен.

В моей голове нет ни одной мысли о побеге и спасении. Инстинкт самосохранения уничтожен смертельным, ядовитым вирусом безумия. Я снова выбираю красную таблетку и слепо, без страховки, охваченная смертельным предвкушением, прыгаю прямиком в кроличью нору, в распахнутые сумрачные объятия неизвестности.

Двадцать четыре ступени до эпицентра, еще одна дверь, стальная решетка, два замка. Оливер открывает их играючи, легко. И мы ныряем в угольно-черную тьму, густую, холодную, неподвижную. Он сжимает мою руку в своей горячей живой ладони, и мы шагаем дальше, вглубь, в стерильную, безмятежную тишину, спокойную, мертвую, равнодушную. Тоскливые полутени, клубящиеся по углам, – единственные безмолвные обитатели. Они встречают нас с холодным, равнодушным любопытством.

– Никого нет, – пройдясь взглядом по знакомым очертаниям комнаты, озвучиваю то, что и так знала. Оборачиваюсь к Оливеру и выжидающе смотрю в мерцающие во тьме глаза. Я вижу его так же четко, как при свете дня. Каждую морщинку, движение век и оттенок сдерживаемых эмоций.

– Он здесь, – гулко отвечает Оливер. Его голос звучит неправильно. Иначе. Все иначе в вскрытой клетке без ее главного надзирателя и единственного узника.

– Конечно, он здесь, – отзываюсь с нарастающей злостью. Мне хочется кричать и плакать, требовать ответов, бросаться созревшими в голове обвинениями, но я, словно парализованная болью, скованная страхом, стою и смотрю на него, а хочу видеть совсем другого. – Он здесь, – негромко и твердо повторяю я. – Передо мной.

– Нет, Шерри, – Оливер отрицательно качает головой.

Собираюсь оспорить абсурдное утверждение, но непроизвольно вздрагиваю, когда позади раздается легкий шорох. Оцепенев и утратив способность мыслить, я чувствую, как все волоски на моем теле встают дыбом. Резко оглядываясь, концентрируюсь на мелькнувшей тени над заброшенным своим безумным автором столом.