Что произошло в Калифорнии, Вам известно. Я пошел на риск, но считал себя в относительной безопасности, пока не очутился в номере Финча, где вместо него встретил Гудвина. С этой минуты мое положение стало явно безысходным, но я пока отказывался сложить оружие. С помощью Гудвина Вам, несомненно, стало известно содержание рукописи, а значит, и мое предательство по отношению к О’Мэлли, но тем не менее я полагал возможным избежать обвинения в убийстве. Всю ночь в самолете, сидя в нескольких футах позади Гудвина, я обдумывал все возможные ходы и способы действий.

Из Лос-Анджелеса я позвонил одному из своих партнеров, и они все собрались у нас в офисе, когда я утром приехал туда прямо из аэропорта. Они пришли к единодушному мнению посетить Вас и потребовать изложить содержание рукописи. Я настаивал на ином образе действий, но переубедить их не сумел. Когда мы пришли к Вам, я был готов к обвинению меня в доносе на О’Мэлли, предполагая, что вы расскажете нам о рукописи, но вместо этого Вы нанесли мне очередной удар. Вы ничего нам не рассказали, заявив, что не совсем готовы к действиям и Вам требуются еще кое-какие подробности. Для меня это означало только одно: Вы не хотите обнародовать мой донос на О’Мэлли до тех пор, пока не будете готовы использовать этот факт как доказательство для обвинения меня в убийстве, и не высказались бы таким образом, если бы не были уверены, что будете вот-вот готовы. Какие именно подробности Вам требовались, я не знал, но это не имело значения. Я не сомневался: либо я уже у Вас в руках, либо вскорости буду.

Мои партнеры решили еще раз все обговорить за ланчем, но я, сославшись на усталость, поскольку провел ночь в самолете, поехал домой. Снова заработала подкорка, так как, к крайнему моему удивлению, мной вдруг завладело навязчивое желание покончить с собой. Я не стал с ним бороться. Я решил покориться ему. Но я еще не пришел к окончательному решению, оставить ли Вам рассказ о моей беде и о причинах, приведших к ней. Я сел за письмо, которое писал несколько часов. Сейчас я прочту его и решу. Если я его пошлю, то только Вам, поскольку Вы стали причиной моей смерти. Снова здесь, в конце, как и в начале, больше всего меня интересует, чем мотивированы мои поступки, что заставляет меня написать это письмо и послать его именно Вам, а не кому-нибудь другому? Но если начну об этом рассуждать, то никогда не закончу письмо. Если я все-таки пошлю его Вам, то знайте: я не пытаюсь подсказать Вам, что с ним делать, поскольку Вы все равно поступите так, как сочтете нужным. Вот и я делаю то же самое: поступаю так, как считаю нужным.