Было два часа ночи, но мне предстояло сделать еще кое-что. Я поехал на Салливан-стрит, вошел в квартиру Дайкса, открыв ее ключом, который взял у него из кармана. Голыми руками квартиру можно было бы обыскать за час, но в перчатках у меня на это ушло целых три часа. Я нашел всего три документа, которые стоили потраченного времени. Два из них оказались расписками Рейчел Абрамс в получении денег от Бэйрда Арчера за перепечатку рукописи, а третьим было письмо, адресованное Бэйрду Арчеру, до востребования, в почтовое отделение Клинтон-Стейшн и написанное на бланке издательства «Шолл энд Ханна» за подписью Джоан Уэллман. Я сказал, что обыскал квартиру тщательнейшим образом, но на полках стояло множество книг, и у меня, даже если бы я счел это необходимым, все равно не хватило бы времени перелистывать каждую. Поступи я так, то нашел бы листок со списком имен, из которых Дайксу приглянулось имя Бэйрд Арчер, а Вам никогда бы его не видеть, и мне не довелось бы писать сейчас письмо.
С неделю или около того у меня не было никаких намерений в отношении Джоан Уэллман или Рейчел Абрамс, но затем я вдруг начал беспокоиться. Одна из них перепечатала рукопись, а другая ее прочла. Суд над О’Мэлли и присяжным заседателем и процедура отстранения О’Мэлли от практики были полностью отражены в газетах всего лишь год назад. Что, если одна из этих женщин, а то и они обе заметили сходство или, скорее, тождественность между реальными событиями и вымышленными из романа Дайкса? Что, если они уже сказали кому-то об этом или при случае скажут? Они, конечно, представляли меньшую опасность, нежели Дайкс, но тем не менее сбрасывать их со счетов не приходилось.
Все чаще и чаще я задумывался о них и наконец решил кое-что предпринять. Тридцать первого января, в среду, я позвонил Джоан Уэллман на работу, назвался Бэйрдом Арчером, предложил заплатить ей за советы, которые она могла бы мне дать в отношении моего романа, и попросил встретиться в пятницу в половине шестого вечера. Мы встретились в Рубиновой комнате отеля «Черчилль», выпили и побеседовали. Она оказалась приветливой и интеллигентной женщиной, и я уже начал думать о том, что у меня не хватит сил причинить ей боль, как вдруг она ни с того ни с сего заметила, что содержание моего романа удивительно напоминает реальные события, имевшие место в Нью-Йорке год назад. Она не уверена, сказала она, помнит ли фамилию лишенного практики адвоката, кажется, О’Мара, и спросила, не помню ли я.
Нет, не помню, ответил я. И объяснил, что, задумывая роман, я, по-видимому, сам того не сознавая, обратился к событиям из реальной жизни. Насколько ей помнится, отозвалась она, из газет не следовало, что О’Мару предал один из его партнеров, и было бы интересно заняться расследованием и выяснить, не помогло ли мне мое подсознание не только повторить напечатанное в газетах, но и интуитивно проникнуть в то, что никогда не было опубликовано. Мне этого было достаточно, более чем достаточно.
Пока мы обедали, я старался свести разговор к тому, чтобы уговорить ее поехать ко мне в Бронкс и еще раз взглянуть на рукопись. Я пережил неприятный момент, когда она спросила, почему я, обитая в Бронксе, попросил писать мне до востребования на почтовое отделение Клинтон-Стейшн, но я нашел ответ, который ее удовлетворил. Она согласилась поехать со мной за рукописью, но дала мне понять, что в квартиру подниматься не будет. Меня беспокоило, что я предложил ей встретиться в таком людном месте, как Рубиновая комната, но ни она, ни я никого из знакомых там не приметили, а потому я решился осуществить задуманное.