Зазвонил телефон, но я взял трубку, лишь дочитав эти строки до конца. Звонил Луис Кастин. Голос его звучал бодро. Значит, ночь он провел спокойно. Ему хотелось поговорить с Вулфом.
– Только после одиннадцати, – ответил я.
– А вам можно? – довольно резко спросил он.
– Конечно, я ведь здесь живу.
– Мои партнеры и я держим совет, поэтому я говорю не только от своего имени, но и по их просьбе. Я у себя в офисе. Передайте Вулфу, что я хотел бы как можно скорее с ним повидаться. Передайте ему, что самоубийство нашего старшего партнера нанесло нам непоправимый удар, и если будет установлено, что Вулф намеренно и предумышленно вынудил его совершить этот акт, то мы постараемся, чтобы он понес за это ответственность. Можете ему передать мои слова?
– Это крайне испортит ему настроение на сегодняшний день.
– Надеюсь, он будет пребывать в крайне испорченном настроении весь остаток его дней.
Послышались частые гудки. Я хотел было возобновить чтение письма, но потом решил пока его отложить и позвонил по внутреннему телефону в оранжерею. Вулф ответил. Я передал ему разговор с Кастином.
– Пф! – буркнул он и повесил трубку.
Я снова принялся за письмо Корригана.
Я был убежден: ничто мне не грозит, однако никак не мог прийти в себя. И в конце декабря меня ожидал неприятный сюрприз, доказывающий всю неустойчивость моего положения. В один прекрасный день ко мне в кабинет явился Дайкс и потребовал увеличить ему жалованье на пятьдесят процентов. Он сказал, что надеялся солидно заработать на продаже романа, а поскольку ему пришлось отказаться от такого источника доходов, он считает, что имеет право на значительное повышение жалованья. Я сразу понял то, что следовало понять гораздо раньше: многие годы, если не всю жизнь, мне суждено быть объектом шантажа и его требования будут расти по мере роста его желаний. Меня буквально охватил страх, но я сумел скрыть его от Дайкса, сказав, что о подобном увеличении жалованья я обязан поставить в известность своих партнеров, и попросил его зайти ко мне домой на следующий вечер, в субботу, 30 декабря, чтобы поговорить об этом деле.
К тому часу, когда он должен был прийти, я уже принял решение его убить. Сделать это оказалось на удивление нетрудно, ведь он не подозревал меня в подобном намерении и не был настороже. Когда он устроился в кресле, я под каким-то незначительным предлогом очутился у него за спиной и, схватив тяжелое пресс-папье, нанес ему удар по голове. Он беззвучно осел, и я ударил его второй раз. В течение четырех часов, пока я ждал, чтобы темные улицы окончательно опустели, мне пришлось нанести ему еще три удара. Тем временем я сходил за своей машиной и припарковал ее прямо у подъезда. Когда пришла пора, я, никем не замеченный, отнес его в машину, поехал в северную часть города к причалу на Ист-Ривер в районе Девяностых улиц и там сбросил труп в воду. Должно быть, я не был таким спокойным и хладнокровным, каким показался себе, ибо надеялся, что он умер. И когда через два дня прочел в газете о том, что обнаружен труп человека, утонувшего в реке, понял, что, когда сбросил его с причала, он был просто оглушен и еще жив.