Тяжелый кожух рухнул с его плеч на пол, а шапка слетела с головы, и он ощутил такую легкость, будто за спиной выросли крылья. Он нещадно дернул за ее поневу — кусок шерстяной ткани крякнул и соскользнул вниз. Тогда она сама подобрала вверх подол своей рубахи, обнажив округлые бедра, на которых рдели следы его недавнего жаркого прикосновения. Сжав руку Яромира, девица приложила ее прямо к тому самому запретному месту. У юнца перехватило дыхание, а сердце сделало в груди какой-то странный рывок.

— Не робей, сокол! — прошептала она. — Ты более не мальчишка, ты князь, и никто не стоит над тобой. Возьми то, что ты так желаешь. Я твоя!

— Неверович! — раздался из-за двери взволнованный голос Богдана. — Все с тобой в порядке? Уж больно долго ты не выходишь. Не взыщи, но я волнуюсь за тебя! Да и я тут задрыг вконец.

Яромир тут же опомнился, отдернул руку и отскочил на пару шагов назад. Жадно отдышавшись, он наклонился и поднял с пола свой кинжал, белевший резной костью рукояти, — подарок отца. Убрав клинок обратно в ножны, княжич посмотрел на колдунью сквозь испарину.

— Ответить все равно придется, ведунья, — просипел он. — А сейчас одевайся, ты пойдешь с нами.

— Как тебе угодно, мой княже, — ответила она в поклоне. — Сказала же: я твоя!

Артистично встав на задние лапы, златотканые медведи под княжьими венцами глуповато скалились на метель. Над блистающей металлом дружиной трепетали стяги дома Родиславичей, княживших в Сеяжске.

Сквозь вьюгу вдали зажглись маяком Солнечные врата. Над приземистой и серой, словно гигантская печь каменка, воротной башней белела изящная надвратная церковь Вознесения. Пылая золотым жаром, семь куполов-шлемов выстроились пирамидой на тонких «лебединых» барабанах.

Дружина приближалась. Наверху, между зубцами боевого хода перед церковью, крохотными металлическими бусинками показались дозорные. Над квадрантной аркой щурились бойницы, перемежаясь круглыми медальонами с изображениями святых заступников. По обе стороны от ворот на высоком заснеженном валу змеился бесконечный пояс дубовых стен — городниц, усиленных островерхими вежами.

Яромир ехал впереди дружины — в парадных одеждах и золоченом шлеме, на белом коне в красно-серебряной сбруе. Даже в этот торжественный миг слова Далемиры никак не выходили у него из головы. «Бойся желаний своих, ибо они сбываются…». Не принес облегчения и недавний визит к духовнику, преподобному игумену Николо-Лиховодской обители Макарию.

Пожурив Яромира за то, что давно не захаживал, и внимательно выслушав его рассказ, преподобный нахмурился и пожевал губами, спрятанными под белым шелком бороды. Его полуприкрытые глаза потонули в тени, что отбрасывала округлая скуфейка, а морщинистое лицо казалось восковым в мертвенном свете кельи.

— То не волшбитка была, княжич, то сам дьявол тебя искусил! Все мы слабы и грешны, наги как пред Господом, так и пред нечистым! Любой человек несовершенен. Но уныние — грех великий. Так что кайся, Яромир, кайся всей душой. Отче Наш читай с утра и перед сном. А главное — добро твори. Будь милостив, помогай людям, слабых защищай. А отца своего и сестру — в церкви поминай. Будь добрым князем, каким отец твой был. И грех твой искупится.