Признаться, назвать дом красивым язык не поворачивался. Подобно своему хозяину, он был крепок, невзрачен и плешив. Никаких крылец и гульбищ; вместо резных наличников косящатые окна обрамляли простые доски. Почти все пространство между зданиями занимали яблони, но и они украшали двор разве что в весеннем цвету. Сейчас же лысые деревья сучили на ветру своими тонкими прутьями, словно какие-то гигантские опрокинутые пауки.

— Господи ты Боже! Кого это ни свет ни заря принесло? Никак кархарны у городских стен, раз в такой час по его душу явился кто-то! — заворчала Марфа Тимофеевна, продирая глаза спросонья и поднимаясь с ложа.

Подобрав подол исподней сорочицы, она подошла к окошку и приподняла ставни. Охальник холодок тут же забрался в сумрачную ложницу, ущипнул воеводскую жену за пухлые щеки и ляжки, окончательно прогнав ее сон. Она увидела, как старый ключник, в тулупе прямо поверх ночной рубахи, выполз из людской и нехотя поплелся к воротам. Снова раздался настойчивый стук, от которого старик невольно вздрогнул.

— Хтоо тамаааа? Воевооода спит еще! — отозвался ключник сквозь глухие ворота.

— Я Вышата, гридин княжий, — послышалось с улицы. — Передай хозяину, что преступление свершилось лютое, и он немедля должен о нем узнать.

— Преступление, говоришь? А до рассвета преступление твое не подождет?

— Да как же оно подождет, ежели уже свершилось?

— Что за преступление?

— Душегубство!

Ключник задумчиво пощипал жидкую мочалку своей бороды и прищурился.

— А чью душу загубили? Хорошего человека аль худого? Ежели душонка черная, так может оно до утра потерпит? А то больно воеводу будить не хочется, — ехидно ответил старик.

— Одному воеводе скажу лично. Впусти, отец! Ей богу, не было бы важно, не тревожил бы Дмитрия так рано.

— Ладно, так и быть. Пойду будить хозяина, но смотри, осерчает поди…

— Конечно, осерчаю. Вы не только меня, а всю улицу небось своими воплями пробудили. И что не спится людям? Больше спишь — меньше грешишь, — вмешался дворский воевода, уже несколько минут стоявший за спиной ключника, одетый и при оружии.

На самом деле Дмитрий кривил душой. В этот раз он даже не ложился в постель: всю ночь так и просидел в передней на мужской половине хором, разбирая донесения и грамоты с юго-восточных рубежей. Ведь днем заниматься своими прямыми обязанностями у воеводы совсем не оставалось времени. Именно на него легло бремя управления княжеством до тех пор, пока наследник не займет свое место на престоле или его матушка, княгиня-регент, не вернется от духовных дел к мирским.

— Ну что же ты, Степан, впускай гостя, пусть нам о душегубстве расскажет, — велел Дмитрий.

— Как скажешь, воевода, — послушно ответил ключник и отворил засов.

— Оооооох ты, красавец-то какой писаный! А ну скорее заходи на двор, а не то сейчас на такую красоту все девки сеяжские слетятся, как орлицы на добычу! — издевательски посмеиваясь, сказал Дмитрий.