— Ежели ты грозишь кому, так изволь свою угрозу выполнять, — сказал он с недоброй ухмылкой. — А то ни враги, ни друзья тебя бояться не будут. А каков князь, ежели его никто не боится? То не князь — то пугало огородное. А ну ка, слезайте оба с коней!

— Государь, к чему … — начал было Ладимир. Но Невер резко прервал его взмахом руки.

— Не противься! Как иначе решить, кто прав, кто виноват? Яромир одно твердит, ты — другое. Иного пути нет — только поединок!

Оба спешились и уставились на князя: сын — со страхом и ожиданием, а будущий зять — с явным недовольством.

— Ну что стоите-то? Вперед, кто верх возьмет — того и правда.

— Государь сеяжский, не гневайся! Но не буду я с княжичем биться. Мал он еще, пострадать может, — снова возразил Ладимир.

Слова эти хватили топором прямо по самолюбию Яромира. Наклонившись вперед, словно молодой бычок, и вытащив из ножен меч, пока что испытанный лишь на тренировках, с диким воплем он ринулся на обидчика. Гривноградский княжич искусно увернулся от широкого взмаха, затем — от еще и еще одного. Ловко уйдя от очередной атаки, он поймал и вывернул разящую руку Яромира ему за спину; клинок плашмя шлепнулся на траву. Вполсилы Ладимир оттолкнул обезоруженного противника — тот упал на землю.

— Довольно! — снова протрубил голос Невера. — Ну, Яромир, посему выходит, не твоя правда. Проси прощения за наговор свой и оскорбление!

Вскочив на ноги, мальчишка умоляющим взором вцепился в отца, попытался возразить, но слова иссохли и превратились в пыль у него во рту. Он здорово запыхался от гнева и хаотичной рубки воздуха. Его парчовое, убранное жемчугом одеяние помялось и замаралось пятнами травы, шапка осталась валяться где-то под ногами, а волны волос захлестнули половину лица.

— Не смей отцу перечить, маленький наглец! Мало тебе досталось? Еще желаешь? Сказал — проси прощения! — заорал Невер.

— П-п-прости, Ладимир! Виновен пред тобой, каюсь! — выдавил из себя Яромир, осознав безысходность своего жалкого положения.

— Ну, ежели тебя и это ничему не научит, уже и не знаю, что с тобой делать, — с досадой сказал великий князь, возвышаясь на своем боевом скакуне, подобно громадному изваянию. — Драгомир, Протас! — позвал он своих дружинников. — Проводите княжича во дворец, пусть сидит в своих покоях и никуда не выходит, покуда я не позволю!

Пыхтя и ероша свои волосы, Яромир выцарапывал костяным писалом на вощеной дощечке корявые буквы, напоминавшие покосившийся частокол. Мысли княжича путались. Чем старательнее он копался в памяти, тем сильнее сгущалась дымка в его сознании. Все, о чем он мог сейчас думать, — это недавнее унижение на охоте. И как тут было сосредоточиться на житии очередного седобородого праведника, что задал ему вызубрить строгий учитель, дьякон Феофан?

Оторвавшись от письма, он обреченно взглянул в распахнутое резное окно. Отсюда, из высокой светлицы дворцового терема, весь княжий двор стелился как на ладони, и даже вдалеке виднелись улицы посада, ползущие к берегу Ладнора.

Но отрывистый стук резко прервал его задумчивость. Спрятанным за темно-синим сукном подрясника кулачком Феофан продолжал колотить по дубовому столу, обильно закапанному воском.