Вместо ответа Полина повернулась к нему и обняла.

— Скажи, как мы сможем жить дальше? Вот так жить — совсем одни?

— Не одни, — возразил муж. — У нас есть Алик, мы нужны ему. Мы справимся.

Да, был еще Алик. По правде, Полина редко о нем думала. Милый, красивый и спокойный мальчик с синими глазами и прелестными ямочками покинул ее мысли — там не нашлось места приемному ребенку, и ей стало немного стыдно за себя, за свой эгоизм.

Но вместе с чувством стыда в душе пробудилось еще кое-что. Недоброе, нехорошее.

Алик не нравился Соне, и Соня ушла, а он остался…

Полина отстранилась от мужа.

— В чем дело? — спросил Женя.

— Все нормально, — отозвалась она. — Закажи на ужин пиццу. Готовить мне не хочется.

— Мы справимся, — снова проговорил он.

Полина кивнула и пошла в ванную, переодеться в домашнее платье.

Часа через два она собрала в кулак все свое мужество и толкнула дверь детской. Нужно сделать это сейчас, пока они в квартире одни, без Алика.

Увиденное потрясло Полину. Она застыла на пороге, не в силах поверить своим глазам. Неужели она действительно видит это?

— Зачем ты это сделал? — выкрикнула она, когда к ней вернулась способность говорить. — Женя, как ты мог?

Теперь это была комната Алика. Здесь больше не было Сониного дивана, стола, игрушек, учебников. Никакой перегородки — пространство снова было цельным, выполненным в строгих сине-белых тонах. В комнате царил абсолютный порядок, каждая вещь знала свое место. Даже воздух, увлажненный и чистый, казался иным, не таким, как при Соне.

— Ты просто… стер ее! Как будто нашей дочери никогда не существовало! — продолжала кричать Полина. — Куда ты дел ее вещи? Отнес на помойку?

Она замахнулась, чтобы дать мужу пощечину, но Женя перехватил ее руку и притянул жену к себя, крепко обнял. Полина принялась вырываться, биться в его руках, выкрикивая что-то бессвязное. Муж не отпускал, и наконец, прекратив борьбу, она затихла.

— Отпусти, — все еще тяжело дыша, проговорила Полина, и он повиновался.

— Выслушай меня, — попросил Женя. — Можно мне объяснить?

Полина смотрела на него ненавидящим взглядом.

— Твой врач, Олег Павлович… он сказал, что мы не должна превращать эту комнату в мемориал, в кладбище. В музей нашей умершей дочери. Он говорил, что ты захочешь видеть все на тех же местах, как было при Соне. Станешь каждый день приходить сюда, садиться на ее кровать. Листать ее книги, вдыхать запах одежды, держать в руках ее плюшевых зайцев. Ты ведь уже делала это, пока не попала в больницу. Не ела, ничем не могла заняться… Постепенно из реальной жизни ты переместилась бы в… — Он запнулся и посмотрел на Полину. Она слушала, все так же молча, но в глазах появилось что-то похожее на понимание, согласие. Приободренный, Женя заговорил дальше: — Олег Павлович сказал, это сломает тебя, уничтожит твою личность. Сведет в могилу вслед за… Это убьет тебя! Нужно научиться жить дальше, принять потерю, смириться с ней и жить.

— Но разве ты не мог посоветоваться со мной? Спросить, что я думаю? Неужели мое мнение ровным счетом ничего не значит? Или это врач велел тебе обращаться со мной, как с безмозглой куклой?