— А если бы я спросил, Поля? — Женя запустил пятерню в волосы, губы его задрожали. — Если бы спросил? Что ты ответила бы? Ты не позволила бы и пальцем тронуть ее вещи! Мы оставили бы все как есть и день за днем сходили с ума! Да, Олег Павлович посоветовал мне сделать это до твоего возвращения! Но что тут плохого? Он хотел как лучше, я тоже этого хотел!

— Но разве это не значит — предать Сонину память? Вычеркнуть ее из жизни? — еле слышно проговорила Полина.

— Нет, не значит. — Его голос звучал безапелляционно, Женя верил в то, что говорил. — Память — вот здесь. — Муж взял ее ладонь и приложил к левой стороне своей груди. — Она в сердце, Поля. В сердце, в душе, а не в плюшевых игрушках или зубной щетке.

Некоторое время они стояли, не говоря ни слова. Полина обдумывала слова мужа и вынуждена была признать, что в них есть смысл. Они с Женей должны пережить трагедию вместе, это их общая боль.

А если она будет приходить сюда и целыми днями горевать в одиночестве, то разрушит единственное, что у нее еще осталось: их брак.

— Наверное, ты прав, — сказала Полина. — Но все же ответь, куда ты дел вещи Сонечки?

— Часть на балконе, в шкафу. Мебель и одежду — не всю, конечно, — отдал в детский дом. Все фотографии — на своих местах. Ты сама видела.

Полина снова качнула головой. Она очень устала и больше не хотела продолжать разговор.

— Я люблю тебя, — с непривычной робостью сказал Женя. — Меньше всего хочу, чтобы ты возненавидела меня за то, как я вынужден был поступить.

Они обнялись, и Полина впервые позволила себе надеяться, что смерть Сони не убьет ее саму.

Замок легонько щелкнул, входная дверь отрылась.

— Алик пришел из школы, — сказал Женя. — Ты не хочешь выйти, поздороваться? Он так скучал по тебе.

— Конечно, — Полина фальшиво улыбнулась и соврала: — Я тоже скучала.

Дни шли, приближая весну. Первую весну без Сони.

Полина пыталась жить в обычном ритме и гнать от себя эти мысли. Она до отказа загрузила себя делами: готовила сложные блюда, драила до блеска квартиру — комнату за комнатой, по очереди. Разбирала завалы в шкафах и на антресолях.

Удивив Женю, записалась на курсы татарского языка, хотя прежде не выказывала желания учить его.

— Изучение других языков развивает мозг, — пояснила Полина в ответ на недоуменные расспросы мужа. — А потом, татарский очень мелодичен и красив. Мы слишком привыкли к его звучанию и не замечаем этого: «энием» — «мамочка», «мэхэббэт» — «любовь», «яраткан» — «любимый»…

Женя пожимал плечами и не возражал. Он понимал: Полина ищет себя, пытается зацепиться за что-то новое. Сегодня — татарский, завтра, может быть, вышивание. Какая разница? Главное, чтобы ее интересовало хоть что-то, удерживало на плаву. Лишь бы не было той отрешенности, безучастности, которая владела ею совсем недавно.

— Как думаешь, может, на будущий учебный год мне вернуться в школу? — советовалась она с Женей.

Но он был против: слишком нервная работа. У Полины и без того хрупкая психика.

— Лучше я подберу тебе что-то в клинике. Мне давно нужен главный администратор.

— Так уж и нужен? А прежде как без него обходились? — с улыбкой спрашивала она.