«Соня боялась спать с ним в одной комнате! Он пугал ее!»

Но ведь все прояснилось, это был сомнамбулизм, и позже Сонечка не жаловалась. А сейчас тогда что это? Одно из проявлений лунатизма?

Неизвестно, сколько времени она так простояла (Полина потеряла способность ориентироваться во времени и пространстве), когда внезапно раздался резкий скрип, будто лежащий человек быстро сел в постели, отчего взвизгнули пружины.

Этот звук подействовал как сигнал к действию. Задыхаясь и всхлипывая, перепуганная Полина наконец-то попятилась назад и окунулась в спасительное тепло коридора, захлопнув за собою дверь.

Уснуть в ту ночь ей уже не удалось. Бросившись в спальню, она впервые в жизни заперла дверь на замок, забралась под одеяло, прижавшись к теплому Жениному боку, и до утра лежала в кровати, не смыкая глаз.

Лишь около пяти утра ее сморил сон, и был он, видимо, настолько крепким, что Полина не услышала сигнала будильника. Проснулась, когда на часах было почти одиннадцать.

Женя давно ушел на работу, Алик — в школу. На столе в кухне стояла чашка остывшего чая, лежал на блюдце бутерброд с сыром. Еще была записка: «Доброе утро, мамочка! Я пошел в школу, не волнуйся. Ты спала, я не стал тебя будить. Приготовил завтрак. Надеюсь, он тебе понравится».

Полина смотрела на все это. Минуты шли. Зазвонил сотовый.

— Привет, Полечка! Выспалась? — Женин голос звучал бодро, но за бодростью таилась боязнь.

Бедный. Нелегко ему живется. Наверное, постоянно думает, какой фокус выкинет его чокнутая женушка, что придет в ее больную голову. Примется ли она снова посыпать солью кухонный стол? Шарахаться от зеркал?

Или, может, визжать от ужаса, думая, что ночью в детской прячется немыслимое чудовище?

— Привет. Представляешь, только недавно встала. — Полина поразилась тому, как спокойно и беспечно звучит ее голос. — Алик у нас такой умница. Не стал меня будить, сам ушел в школу и даже завтрак мне приготовил.

Поговорив с Женей, она вылила чай в раковину и сварила себе кофе. Полина не любила чай. А остывший — тем более.

«А уж тот, что заварил Алик, и подавно. Верно?»

«Нет, не верно!» — упрямо возразила сама себе Полина и съела бутерброд. Она не боится Алика, не испытывает к нему никаких злых чувств. Сегодня ночью у нее снова случилась паническая атака. Просто очередной приступ: накатила тоска с вечера и мозг выдал реакцию.

«Но ведь ты не думаешь, что в детской ничего не было! Ты уверена: тебе не привиделось!» — не желал умолкать внутренний голос.

— Я не желаю ломать над этим голову! — громко сказала Полина.

Она решила не говорить о случившемся ни Жене, ни Олегу Павловичу. Ничего нового от них все равно не услышит, а жалостливые, озабоченные, опасливые взгляды уже порядком надоели.

Жизнь продолжалась. Протекала она, как казалось Полине, в двух реальностях, двух временных пластах.

Днем, когда приемный сын находился в школе, все было в порядке: она занималась домашними делами, читала, выходила прогуляться, делала задания, которые задавали на курсах татарского языка.

Но стоило Алику вернуться домой, как ей становилось не по себе. Внешне все было отлично: они улыбались друг другу, Полина спрашивала, как дела, и мальчик рассказывал, что нового в школе. Она кормила его обедом, давала на полдник творог и яблоко, запеченное с корицей и сахаром, как он любил. Держалась при этом любезнее и ласковей некуда, челюсти ныли от искусственной улыбки. Потом возвращался Женя, и начинался очередной тихий вечер в семейном кругу.