– Это еще что за насилие?! Ты с Татьяной так же себя вел?

– С Татьяной иначе. Зато глянь-ка – сразу нужное мне появилось. Продолжаем. А ты злись – очень вкусно злишься.

И он снова поцеловал, на этот раз я приложила усилия, чтобы не отталкивать. Наоборот, выпустила силу из мышц и позволила себе расслабиться. Раз уж я к таким ласкам не была готова, то в них самые острые эмоции и содержатся. Вот только Зло рождено с умениями разбираться во всех грехах – понятия не имею, чего он точно добивался, но в самом этом поцелуе хватало умения, чтобы ярость моя куда-то начала пропадать. А это проблема! Тут ведь очень спорный момент назревает, дорогой Гришаня: мы или продолжаем целоваться так же, или каким-то образом вспоминаем, на что именно надо было злиться…

Изменение моего настроения он не уловил – по крайней мере, останавливаться как будто не собирался. А я кто такая, чтобы останавливать того, кто целует так замечательно? А ласка становилась глубже, напряженнее, в ней уже концентрировался нарастающий грех – или он у меня в животе концентрировался? И руки не хотели останавливать его ладонь, уже заползающую под широкую рубашку.

Я так бы хотела нас обоих остудить, но у меня отняли это право – мужчина сам оторвался от моих губ, но не отодвинулся и продолжал ловить мои теперь сдавленные выдохи.

– Люба, мы можем продолжить здесь или в спальне.

Если уж давать самый честный ответ, то он будет таков: сначала здесь, а потом в спальне – два раза. И какого черта мы все еще в одежде? Но вредность характера неискоренима, потому я свой хриплый голос узнала, а вот смысл уловила не сразу:

– Мы не можем продолжать. Это еще не все?

– Все, если ты хочешь, – он с улыбкой отдалялся от меня. Куда, черт сексуальный? Вернись на место!

Судорожно поправила рубашку, хотя она и не открыла взгляду ничего лишнего – он все, что нужно, на ощупь изучал. Подтянулась, тряхнула головой, выбрасывая наваждение.

– Тогда я требую провала в памяти!

– Зачем? – Григорий будто удивился. – Такие кошмары помешают спокойно спать?

Помешают, но не кошмары. И казалось, что это-то он как раз превосходно понимает, потому и я на этот раз попросила, уняв гордость:

– Сделай провал. Ведь всем предыдущим жертвам делал.

– Чтобы они не придумывали объяснения необъяснимому. Но ты уже в курсе, с кем связалась. На кой хрен удалять несколько минут – чтобы ты и в следующий раз так же меня боялась? Или мне тебе последние два месяца стереть?

– А так можно было? – обрадовалась я. – Стирай! И потом сразу уволь, когда я на работу явлюсь – уволь меня, Гриша, иначе мою натуру не уймешь! Я, конечно, воин света, но это от безысходности – лучше б вообще ничего не знала.

– Какое интересное решение твоей проблемы. Но я-то все буду помнить, потому просто подведу историю к той же точке. Она неизбежна, хоть десять раз попытаемся повторить.

Он смотрел на меня веселыми глазами, и я не сразу сообразила, что не так… А когда сообразила, не смогла испугаться. Просто красный ему очень идет, именно этот оттенок – кровавая радужка, распускающаяся от расширенного зрачка неровной звездой. Иллюзия или сама спала, или он ее снял, желая посвятить меня в еще один пункт о себе. Я попыталась припомнить, какой цвет видела раньше, – и никак не могла. То был не его цвет, им же придуманный для конспирации. Намного легче вообразить на месте красного желтый…