Я снова села за стол, чем несколько обескуражила Гришу – он-то вообще никакого стресса не испытал.

– А разве не настало время моего перекуса?

– Не настало, Гриш. Теперь еще больше захотелось праздно поболтать. Так какие у тебя проблемы на работе? Сейчас вижу, что ответ намного важнее, чем сначала казалось.

Он без пререканий занял место напротив и рассматривал меня веселым взглядом. Вот только слова его во мне никакой радости не прибавляли:

– Я был уверен, что после смерти Николая Николаевича все великолепно уладил. В смысле, я и уладил великолепно, но его двое сыновей ни с того ни с сего решили, что хотят со мной побороться.

– И чем это грозит? – вопрос был очень существенным, потому я говорила сдержанно, стараясь абстрагироваться от эмоций.

– Да ничем серьезным. Скорее всего, они собираются поднять тему о его невменяемости, хотя у старика просто было слабое сердце. Но им самим интересно, с чего вдруг вменяемый человек переписывает фонды на постороннего, которого едва знает.

Я с трудом перевела взгляд на его черные глаза. Вот мы, кажется, к сути и подбираемся.

– А у меня тот же вопрос, Гриша. С чего вдруг он так поступил? И как он удачно для тебя скончался сразу после. Картинка без угроз, шантажа или насилия никак не складывается. Лично я сомнения наследников Николая Николаевича разделяю.

Гриша смеялся над моим хмурым видом, но, к счастью, выбрал продолжать быть откровенным:

– Я здесь судья, моя Любовь. И я постановляю – невиновен! Ну, почти. Хорошо, расскажу тезисно. Первый этап моего восхождения был забавным, интересным, но коротким. Я начинал с бульдозериста. Освоился и сразу уволился, перебрался в столицу. Здесь испробовал несколько сфер. Как раз выбирал между криминалом и бизнесом – найди семь отличий, когда увидел вакансию технолога на мармеладной фабрике. Пришел, через месяц всем объяснил, что они в сравнении со мной яйца выеденного не стоят. Подставил всех спецов, которые могли бы перекрыть мне путь наверх. Через два месяца стал всеми руками и ногами директора. Собрал компромат на его детей, убедил, что они скорее ему глотку перегрызут, чем потянут его дело. Дождался, пока созреет и оформит передачу права собственности, а потом разозлился, когда Николай Николаевич не понял, кто теперь главный. Он моей вспышки ярости не пережил – и вот, я в шоколаде. В мармеладе, в смысле. Юридически все идеально, не волнуйся.

– Я волнуюсь совсем не о том, – покачала головой. – Я про наследников думаю. Ведь они правы! Ты получил фабрику манипуляциями!

– А когда меня волновала чья-то правота? – отозвался Гриша.

– И что с ними теперь будет? Ты убьешь их? – я боялась услышать ответ.

– Вряд ли до этого дойдет. Мы живем в прекрасное время, моя Любовь, когда прав тот, у кого юрист лучше. К чему ты клонишь?

Я знала, что прозвучит совершенно нелепо, но произнесла решительно:

– К тому, что ты должен им уступить – отдать то, что им и принадлежит.

Взрыв хохота я ожидала, и все равно вздрогнула. Но поспешила объяснить:

– Я не пытаюсь тебя переделать, Гриша!

– Пытаешься!

– Может, совсем немного… Но сейчас речь не об этом! Разве ты все еще не понял свою главную проблему?