Она училась в восьмом, он в девятом. Он ходил за ней тенью на переменах и после уроков. Когда она смотрела на него, он отворачивался и краснел. Когда подошла и заговорила, он чуть не умер от разрыва сердца.

Она жила в соседнем дворе. Сначала он шел за ней на расстоянии, потом они стали ходить рядом. Она говорила, смеялась. Он молчал. У него ком вспухал в горле. По дороге из школы они покупали мороженое. Он не мог есть, и она съедала обе порции.

Он пригласил ее в кино, на какую-то французскую комедию. Она заливалась смехом и била его кулаком по коленке от возбуждения. Она хотела, чтобы он ее поцеловал. Он не мог, ему казалось, что он сразу умрет. На самом деле, правильно казалось. Она заманивала его в ловушку. Она обволакивала его медовым взглядом, свежим травяным ароматом кожи, легкими теплыми прикосновениями. Она была коварна и вероломна. Самка богомола сжирает партнера после соития. Самка гоминида собиралась сожрать мальчика, человека.

Дети его поколения играли в войну, не только мальчики, но и девочки. На чердаках и в подвалах устраивали штабы. Она позвала его показать штаб.

Он не сразу догадался о ее истинных намерениях. Поднявшись на чердак, они впервые остались наедине. И тут он окончательно потерял бдительность. Пульс его достиг двухсот ударов в минуту, сердце скакало не только в груди, а во всем теле. Он забыл, что он не такой, как другие, ему в первый и в последний раз в жизни захотелось стать как все, он готов был отказаться от себя, человека, и превратиться в гоминида, лишь бы угодить самке, понравиться ей, доставить удовольствие.

Когда он родился, акушерка, принявшая его, долго озадаченно разглядывала младенца и произнесла «мальчик» несколько неуверенно. Врачи определили это как странную, редкую патологию неизвестного происхождения, в принципе не опасную для здоровья. Он слышал, как мама однажды ночью шепталась с бабушкой и рассказала об этом. Бабушка утешала маму, что все ничего, оно потом само как-нибудь вырастет. Вон, носик у младенцев тоже сначала махонький, но ведь вырастает.

Когда ему было восемь, поддатая молодая соседка случайно дернула дверь ванной, где он мылся, хотела тут же уйти, но застыла, удивленно вылупилась на него, голого, и запричитала: ой, бедненький, да как же ты жить будешь?

Позже он подслушал, как она рассказывала другой соседке:

– Представь, яйца нормальные, здоровые такие, тяжелые, а пиписька малюсенькая, как клювик у воробья, и синяя совершенно.

Однажды он спросил у матери, почему у него внизу живота все не так, как у других мальчиков. Мать ответила, что у него как раз все так, это у них неправильно. И вообще, нечего интересоваться глупостями. Штучка эта существует для того, чтобы писать. Раз он писает нормально, значит, все в порядке.

У четырнадцатилетней самки, в отличие от взрослой соседки, его синяя штучка вызвала не жалость, а жуткий смех. Многие годы потом этот ведьмячий, гоминидский хохот стоял у него в ушах, пока не превратился в отчетливый плач ангелов, которые звали его на помощь, и еще в тот внутренний голос, который постоянно напоминал ему о его великой миссии.