– Где именно?

– На Петровке.

– У Соловьева? Ну, Оля, ответь, пожалуйста, ты сейчас у него? С ним?

Это было невыносимо. Дима сидел, уткнувшись в бумаги. Она говорила по его телефону, из его кабинета. Саня в трубке нервно покашливал. Наверное, следовало соврать, сказать мужу что-нибудь ласковое, утешительное. Но ничего лучше, чем «не жди меня, ложись спать», она не придумала.

Саня первый бросил трубку.

– Неужели ревнует? – спросил Дима, не поднимая головы.

Они были одни в его кабинете. Стемнело. Дождь стучал по карнизу.

– Еще как! – Оля упала в кресло. – Сумасшедший день. В голове не укладывается, что Мотя Грош мог нанять убийцу. Что он сутенер. Слепые дети… Я столько лет его знаю, могла представить что угодно – воровство, взятки. Такой обаятельный, умный циник, пройдоха, все у него схвачено. Как ты думаешь, почему они не трогали этого несчастного Марка раньше? И почему так переполошились сейчас?

– Не трогали потому, что руки не доходили. Порнографов и торговцев детьми в Интернете море. Но когда Зацепа обратился к Грошу и они стали пасти Марка, оказалось, что у него очень не хилые клиенты. То есть Марк Молох, в отличие от множества других, для Гроша конкурент.

– Да ладно, конкурент! – Оля махнула рукой. – У Гроша целая империя, огромные связи, а Марк одиночка, у него даже пресловутой «крыши» не было.

– Видишь ли, серьезному клиенту иногда удобней по-тихому обратиться к такому одиночке, чем пользоваться услугами Гроша с его империей и связями. Судя по тому, какой поднялся переполох, так поступали многие. Покупая ребенка у Марка, они сохраняли анонимность, вернее, иллюзию анонимности, как теперь выяснилось.

– Неужели он решился бы шантажировать всех этих генералов, депутатов?

– Нет, – Дима усмехнулся, – он снимал их для истории. Знаешь, я дядю Мотю все равно достану.

– Брось. Его тебе не отдадут. Таких, как он, не судят. В крайнем случае, их тихо убивают.

– Я попробую подцепить его на киллере.

– Подумай об этой девочке, Ике. Если ты покусишься на Гроша, ты ее подставишь. Она свидетельница. Не делай этого, Дима. Уверяю тебя, они его сами уберут. Начнется предвыборная кампания, там, в этой фильмотеке, столько всего интересного с политической точки зрения, ой, они друг другу глотки перегрызут.

– Оля, Оленька, я жутко по тебе соскучился, – вдруг сказал он, так быстро и тихо, словно не хотел, чтобы она услышала.

Она вздрогнула. Она, конечно, услышала, и глаза у нее стали испуганные, умоляющие.

– Димка, не надо, пожалуйста.

– Почему?

– Ты знаешь, почему. У тебя Любочка, у меня Саня, дети.

– Любочка? – Он улыбнулся и покачал головой. – Уже все кончилось, да, в общем, и не начиналось. Я один. Никого, кроме тебя, нет. Когда-то Филиппов тебя увел у меня, теперь моя очередь. Можешь ничего не отвечать. Просто ставлю тебя в известность.

– Дима, зачем тебе старая нудная тетка с двумя балованными детьми, у которых начинается переходный возраст?

– Мы это больше не обсуждаем. Не время и не место.

– Ты сам начал.

– Да, правда. – Он встал, прошелся по кабинету. – Я не могу без тебя, я постоянно думаю о тебе, иногда мне кажется, что я тебя ненавижу, ты убежала тогда, помнишь? Мы встретились у тебя во дворе, за неделю до твоей свадьбы идиотской, шел дождь, как сейчас, но только теплый, июльский. Мы с тобой целовались, а потом ты убежала. Никогда тебя не прощу. И себя не прощу. Надо было догнать. Вот и догоняю, как дурак, все эти двадцать лет. Ты понимаешь, что сломала жизнь, и мне и себе? Твой Филиппов ревнует, и правильно делает. Я точно, уведу тебя. Все. Прости, Оленька, не знаю, что на меня нашло.