Нечисть зашипела совсем уж по-гусиному и стала отступать назад в болото, шлёпая по жиже, уже не скрывая перепончатых лап. Мутными чёрными пуговицами глаз она внимательно следила за мной, не моргая. Пальцы, несоразмерно длинные, похожие на паучьи лапки, сжимались и разжимались, будто пульсировали.

Но отступала ровно настолько, чтобы дать мне возможность подойти поближе, начать преследовать её.

Я продолжала стоять, где была. Когда я начала молиться, мне даже показалось, что мои ноги больше не погружаются в топь, будто снизу перестали тянуть, будто сама я стала легче. Но даже если бы было иначе, я всё равно осталась бы на месте. Не требовалось особой сообразительности, чтобы понять расчёт твари: она-то легко передвигалась по трясине, в самой топи, где человека или животное покрупнее птицы немедленно засосало бы.

Отступив ещё немного и видя, что я не трогаюсь с места, болотница прошипела, пытаясь без особого успеха (или уже без особого старания) воссоздать жалобный девичий голос, но всё же уже гораздо отчётливее, чтобы я разобрала её речь:

– Что же ты остановилась? Разве ты не видишь, что сильнее меня? Разве ты не хочешь подойти и прекратить мои мучения? Свои мучения? Разве не хочешь уничтожить меня?

Я только ещё громче молилась, стараясь не сильно вслушиваться в то, что шипела болотная тварь. Я боялась, что, если я хоть на секунду запнусь, она рванётся ко мне и с голодной звериной жестокостью растерзает на месте. Эта картина настолько ясно и страшно представилась моему воображению, что живот будто скрутило ледяными лапами, а дыхание перехватило. Но даже беззвучно, громко глотая воздух, я продолжала читать.

– Разве ты не хочешь спасти свою мамочку? Забрать её от меня? – продолжала искушать тварь, тоже остановившись, но не решаясь сделать ни шага вперёд, прикидываясь испуганной и слабой. Ей даже удалось немного вернуть себе девичье лицо, будто каким-то образом она подкрутила настройки. Даже гусиное шипение, мерзко искажавшее её голос, будто поубавилось. Мой страх придал ей силы, она питалась им, питалась моими эмоциями, сосала энергию, как болотная пиявка.

– Иди же, я теперь не смогу причинить тебе вреда… Ты такая сильная! Не такая, как другие…

– Вичка, не ходи!

Мамин голос, такой знакомый, такой родной, раздался прямо у меня за спиной. Я на секунду запнулась и чуть не обернулась. Меня начало трясти, как в лихорадке. Мне было физически больно не оборачиваться, но я поборола искушение, хотя всё моё существо рвалось на мамин голос. Немедленно из глаз брызнули слёзы, жгучие, от которых защипало глаза и на которые я даже разозлилась. Не время реветь! Так я совсем не могу разобрать, что написано в спасительном дневнике. Мысли путались. В голове стучало: «Мама! Мамочка!»

Я сморгнула, и мир вновь приобрёл чёткость. Я не обернулась, оставаясь там, где стояла. Я не опустила руку с крестом.

Болотница, не отрываясь, следила за мной, но тоже не двигалась с места. Однако казалось, что она мерцает, то приближаясь, то снова отдаляясь обратно.

– Повторяй, девочка, – вдруг услышала я ещё один голос, но теперь совершенно незнакомый. Краем глаза я заметила мужскую фигуру, почти сливающуюся с кустами, у которых она стояла. Это был тот самый человек, которого мы встретили с мамой на прогулке по лесу. Кажется, это было сто лет назад, в прошлой жизни.