Только вот слышала я их совершенно явственно. Это точно не было обманом слуха, не могло показаться.

С бешено колотящимся сердцем, от страха подступившим к самому горлу, я принялась вертеться на месте и обшаривать взглядом кусты и деревья.

Ветерок лениво покачивал верхушками осин, чьи листья чуть слышно шелестели, будто волны накатывали на прибрежный песок. Где-то резко квакнула лягушка. Из-за неё я нервно дёрнулась.

Когда я опять услышала эти бегущие шаги, теперь слева от себя, то была уже готова. Ударила изо всех сил палкой по предполагаемому местонахождению невидимого противника, подняв брызги и разметав клочья травы. И, к сожалению, части палки, которая от моего могучего удара разлетелась на куски.

И опять никого, никаких следов, никакого признака хоть какой-то жизни.

Только вдруг в ближайшей округлой лужице вздулся огромный, покрытый ряской и какими-то отвратительными зелёными склизкими нитями, пузырь и, громко чавкнув, лопнул. Мне даже послышалось какое-то глухое, утробное рычание, будто там, в этой лужице, кто-то живой притаился под водой и жалеет, что не удалось меня сцапать.

Не отрывая глаз от этой болотной лунки, я нагнулась, нашарила какой-то твёрдый корешок и с силой швырнула в самый центр лужицы. Раздался слабый всплеск – и больше ничего. Это немного меня успокоило.

Трясущимися руками я натянула мокрую кроссовку и крикнула предательски сорвавшимся голосом: «Я не боюсь!»

И тут же я с пугающей отчётливостью поняла, что если сейчас со мной что-то случится, если меня засосёт в топь, то никто никогда не найдёт меня, не спасёт, не поможет. Так пропали до меня, может быть, сотни местных жителей. И, может быть, какие-нибудь путники, решившие срезать дорогу через лес, какие-нибудь туристы или грибники, соблазнённые нетронутостью и густотой леса.

В панике вытащив телефон, чуть не уронив его на влажную болотистую землю и в последний момент буквально на лету поймав, я уставилась на экран. Заряд батареи ещё держался, сигнал отсутствовал. Пощупала сумку. Дно слегка намокло, но не насквозь. Но теперь сумка противно попахивала тухлой водой, как будто побывала в вазочке с застоявшимся, начавшим увядать букетом.

Снова присев на кочку, я, мельком заметив, что ноги мои все в мелких ссадинах и царапинах и раздражающе зудят, разложила на коленях дневник Лоскатухина и стала лихорадочно искать хоть какие-нибудь подсказки, что мне делать дальше. При этом я бессознательно подобрала обломки своей палки и, так же рассеянно вытащив ленточку, принялась приматывать один кусок деревяшки к другому.

Вот они, отмеченные красным карандашом и восклицательными знаками, мистические истории, случившиеся на болоте. Но вспомнила я про них только сейчас, после. А ещё удивлялась, почему люди ведут себя так неразумно, хотя их сто раз предупреждали.

Так что же мне сейчас делать?

Судя по всему, мне оставалось только ждать. И быть наготове.

Внезапно резко потемнело. Мне даже показалось, что что-то случилось с моими глазами, и я пару раз зажмурилась. Света не прибавилось. Я подняла голову и обнаружила, что ярко светившее до этого солнце прикрыли тучи, отчего заболоченная местность приобрела совсем уж угнетающий вид. Теперь всё выглядело не загадочно, а пугающе. Все эти детские коляски и рубашки, при солнечном свете выглядевшие на первый взгляд просто мусором, теперь казались свидетельствами какой-то катастрофы. Подул слишком свежий ветер, который заставил меня поёжиться. Сорочка на кусте махнула рукавом, словно живая. Колесо коляски с едва слышимым жалобным скрипом, будто его крутанула невидимая рука, чуть повернулось, обрывая паутину.