Между тем стоило мне прислушаться, как, словно по команде, стоявшую в этом странном лесу тишину наконец-то стали прерывать редкие голоса лягушек, и вокруг меня начала виться мелкая мошка. Я тут же достала спрей от насекомых и щедро облилась им. Не думаю, что действие предыдущего опрыскивания закончилось, но лишний раз подстраховаться никогда не помешает.

Несмотря на общую безлюдность и заброшенность местности, здесь начали встречаться неожиданные следы присутствия человека. Я бы даже сказала, что кто-то словно бы собирался сделать здесь свалку. Вот уж точно очень по-человечески!

Но, учитывая, что лес вокруг был совершенно девственный, первозданный, словно бы люди в нём никогда не появлялись, этот мусор был более чем странен.

Вот старый, полузатопленный мужской башмак, весь заскорузлый от грязи, оплетённый цепким сочным вьюном. Лежащая на боку старая детская коляска, непонятно, настоящая или для кукол, выставила вверх два проржавленных колеса, спицы которых густо оплела паутина, густая, как марля. Практически превратившаяся в тряпку сорочка, уже неясно, мужская или женская, тоже притопленная, но зацепившаяся рукавами за кусты, будто собиралась выбраться из трясины. Кастрюля с пробитым дном, сквозь которое проросли болотные цветы. Заплесневелая самодельная тряпичная кукла, расползшаяся от времени и пережитой непогоды по швам, откуда клочками торчала ветошь. Лицо куклы, когда-то нарисованное красками или чернилами, превратилось в одну расплывшуюся кляксу и выглядело, прямо скажем, жутковато. Я даже сразу отвела от игрушки взгляд.

Наверное, это были вещи покойников или пропавших, про которые писал в своих заметках Лоскатухин. При мысли об этом весь затонувший в болоте мусор приобрёл зловещий оттенок.

Неужели кто-то замороченный пришёл сюда с детской коляской? Сидел ли в этой коляске ребёнок? А вдруг сидел, но привёз его сюда вовсе не околдованный, а в здравом уме человек, может быть, родственник, возможно даже, что родная мать…

Я попыталась опять воспринимать это просто как неряшливость местных жителей, загрязнивших лесное озеро, но ничего не получалось. Не может быть такого, чтобы лес вокруг был девственно чистый, если свалку устроили вдруг так далеко. Тащить всё это барахло по буеракам – ради чего? Чтобы просто выкинуть?

Каждый предмет, будь то рубашка или глиняный горшок, а особенно детские вещи и игрушки, таили в себе жуткую историю, о которой мне не хотелось знать, но и не думать о них было невозможно. Особенно когда начинаешь вспоминать людей, кому всё это старьё могло принадлежать. Может, эта блузка принадлежала Ларискиной сестре, а этой посудой раньше владели жалостливые Онучковы… Галкина бабушка несколько раз повторила, что имущество пропавших никто себе брать не стал. Но куда-то оно всё равно должно были деваться. Ведь не стали бы сносить дома прямо вместе с вещами!

Что толку размышлять. Я всё равно не знала ни Лариску, ни её родителей, ни остальных. Никак мне не опознать их вещи.

С замиранием сердца, одновременно и желая увидеть, и рассчитывая никогда здесь не встретить, я искала глазами хоть что-то знакомое, за что можно было зацепиться взглядом.