Чародей хлопнул в ладоши, и темнота коридора исчезла, стайка светлячков зависла над нашими головами. Мужчина, стоящий рядом со мной, почти не походил на знакомого мне Марека, он казался старше; наверное, потому что его подвижное лицо сейчас было необычайно спокойным.

– Драгоценная Моравянка хотела спросить, где наши гостеприимные хозяева?

Холодный тон, черный лед в глазах.

– Выведи меня из этого треклятого дома! – велела я.

– Это будет непросто. А впрочем…

– Еще одно «впрочем», – показала я кулак, – получишь. Проводишь наружу, найдешь коня и ступай на все четыре стороны. Вышние сферы! Канцелярия! Чародеи! Провалитесь все к фаханам! И клятву свою я забираю, понял?

– Какую клятву? – Мармадюк, кажется, растерялся.

– Про то, что я тебе отдамся! Вот какую!

Гордо расправив плечи, я прошла вперед, светляки двинулись надо мной.

– Почему?

Вопрос остался без ответа. Почему? Да потому, болван ты эдакий, что иначе мне придется от тебя отказ получать, как только ты этот браслет снимешь! Фата, дарующая имена! Ну конечно!

С четверть часа мы шли по, казалось, бесконечным коридорам. Молчали.

– Где выход? – не выдержала я первой.

– Там же, где и вход. А вход там, где решил создатель лабиринта, наш рыжеволосый проказник Караколь.

Привычных ругательств пробормотать я не успела, голос фахана прозвучал одновременно отовсюду:

– Позвольте представить цветочную деву этого мира, Берегиню вольного города Лимбурга и мою…

Коридор исчез. Я стояла в большом зале, который покинула чуть больше часа назад, сотни глаз смотрели на меня сквозь прорези масок. Ясна, уже без вуали, переминалась за плечом Караколя. Он набирал в грудь воздух, чтоб закончить представление:

– Мою…

– Мою возлюбленную, – сообщили буднично у меня за спиной.

Отчего-то негромкий голос Мармадюка прозвучал гораздо отчетливее предыдущей тирады фахана. Два слова, тишина, наступившая после них, металлический щелчок. Я дернула рукой, на которой неожиданно оказался браслет, но больше пошевелиться не смогла.

– Прости, – шепнул чародей и быстро меня поцеловал.

Стало шумно, Караколь вопил: «Адель!» – кто-то поздравлял лорда Мармадюка, женский голосок глумливо интересовался, для чего тарифки скрывают лица под слоем краски, не от того ли, что боятся оскорбить взгляды почтенной публики своим уродством.

Чародей превратился в Марека-балагура, волшебным пассом снял с меня ужасную маску, рукой поправил локон, улыбнулся, пережидая восхищенные шепотки, и подмигнул белокурой фее:

– Продолжим веселье, дамы и господа! Музыка!

Он усадил меня в кресло у стола и увлек в танец какую-то даму.

– Не вздумай реветь, – сказал Болтун, – если меня слышишь, кивни, нет, не увижу. Топни ногой, нет, все подумают, что истеришь.

– Я тебя слышу, – вздохнула я, – дальше что?

– Великолепно. Теперь быстро отделайся от крысиного высочества. Надоел.

Караколь, протолкавшийся к креслу, надоел не только браслету, я выслушала пространные извинения и заверения, что мы все вместе непременно изыщем способ вернуть мне свободу воли, всхлипнула, промокнула сухие глаза предложенным носовым платком: