Сопротивляться было очень трудно, я обняла белоснежную мраморную колонну, мимо которой меня вели, и сцепила пальцы в замок:
– Сейчас!
Фахан поднажал заклинанием и остановился, когда мои суставы хрустнули, а я вскрикнула от боли.
– Завтра мы уничтожим медоточивый круг, – сдался Караколь, – ты изобразишь жертву, проклятый шут ринется тебя спасать, не из лучших побуждений, а только чтобы не потерять сладкого тела цветочной девы. Он будет истощен, но голод заставит его сражаться. Мармадюк закроет врата…
– Врата? – Я встряхнула кистями, план его высочества был мне понятен.
– Неважно.
Тело опять перестало слушаться, и я под руку с Карлом вошла в парадную залу первого этажа. Воспользовались мы не двустворчатой распахнутой дверью, из-за которой доносился шум празднества, а боковым тайным ходом, спрятанным за мраморной вазой. Вошли и немедленно смешались с толпой. Я с удивлением отметила, что музыкант всего один, мой трактирный пан Шпильман, и что он умудряется играть одновременно на десятке инструментов. Одной рукой миннезингер дергал струны огромной ротты, другой терзал мандолину, ноги его отбивали дробь в установленном на возвышении барабане, но это еще не все: к груди пана крепилась упряжь, из которой торчало несколько валторн. Какафония? Нисколько. Закрыв глаза, можно было представить, что в зале играет целый оркестр. Гости, те, которые не танцевали на открытом пространстве, сидели за составленными полукругом столами, официанты в ливреях двигались у стен. На наше с Карлом появление внимания никто не обратил. Фахан провел меня к центральному столу, отодвинул кресло, усадил, сел по левую руку. Справа от меня оказалась фея с серебряными волосами. Правда, ненадолго, ее почти сразу же пригласил танцевать какой-то пан. Он хотел со мной, но я отказалась. Почему? Потому что не собиралась давать фахану шанс сделать это от моего имени.
Мне было плохо, очень плохо. Рузя, Гражина… Даже о Медоточии не думалось. Отпляшу, уговорю, не в первый раз. Но как же я теперь без теток? Одна, совсем одна. Фаханово колдовство? Да плевать! Упокою мерзавца, сковородкой распотрошу. Марек? А что Марек? Вон он, развлекается, думает, его под клювастой птичьей маской не узнают? К слову, большинство гостей прятались под личинами. Это и понятно, нравы здесь царили слишком свободные. Танцующие пары сплетались в объятиях, кто-то уже целовался, а кое-кто делал это за гардинами, скрывавшими дюжину оконных проемов. Беспутники. Кого мне тут было жалко, так это пана Шпильмана, заколдовали мужика, наутро он и пошевелиться не сможет. Как бы ему отвращение к музицированию на всю оставшуюся жизнь не внушили. Где я такого миннезингера справного в трактир найду? Трактир. Тетки…
Намокшая от слез маска неприятно липла к лицу. Я провела по ней пальцами, посмотрела на руку в алых разводах. Это маска растворяется или я уже кровью плачу?
– Смотри, – сжал мое запястье Караколь, – начинается.
Из-за гардины появилась фигурка в нелепом коричневом платье. Ясна неторопливо двигалась сквозь толпу, белокурая фея повернула к ней голову, мраморный носик под полумаской хищно раздулся.