«Будь я мужчиной…» — именно так говаривала миловидная и миниатюрная Молли Мэтьюсон, когда Джеральд (к слову, довольно редко) поступал не так, как ей хотелось.

Эти самые слова она и сказала тем ясным утром, топнув ножкой в домашней туфельке на высоком каблуке, потому что Джеральд поднял шум из-за счета, длинного и с пометкой «повторно к оплате», который она забыла вручить ему в первый раз и побоялась это сделать во второй. Сегодня муж сам взял его у почтальона.

Молли чудесным образом соответствовала типажу, который многие благоговейно называют «настоящей женщиной». Разумеется, она была миниатюрной — настоящей женщине не полагается быть грузной. Конечно же, хорошенькой — настоящая женщина не может быть простушкой. Молли была своенравной, капризной, очаровательной и переменчивой, она обожала красивые наряды, всегда «прекрасно на ней сидящие», как гласит фраза, понятная лишь посвященным. (Это относится не к самой одежде — она никак не способна сидеть, — а к особому изяществу, с которым ее надевают и носят, что, похоже, дано не многим.)

Молли также была любящей женой и матерью, обладала даром общения и проистекающей из него любовью общества. При этом она обожала свой дом и гордилась им, в меру сил поддерживая чистоту и порядок, как, впрочем, и большинство женщин.

Если и существовала настоящая женщина, то ею была Молли Мэтьюсон, однако она сердцем и душой хотела быть мужчиной.

И внезапно ее желание сбылось!

Она превратилась в Джеральда, который шагал по дорожке, выпрямив спину и расправив плечи, как всегда, торопясь на утренний поезд и пребывая в некотором раздражении.

В ушах ее звенели ее же слова — не только последние, но и сказанные ранее, и она плотно сжала губы, чтобы не вырвалось то, о чем пришлось бы пожалеть. Но вместо молчаливого согласия с рассерженной фигуркой на веранде она ощутила снисходительную гордость, сочувствие слабости и понимание, что «мне надо быть с нею поласковее», несмотря на раздражение.

Мужчина! И правда, мужчина — лишь в подсознании осталось достаточно воспоминаний о себе для того, чтобы ощутить разницу.

Сначала было забавное чувство незнакомого объема, веса и полноты, ладони и ступни казались до странного большими, а длинные и не стесненные юбкой ноги двигались так, словно она шла на ходулях.

Это вскоре прошло, сменившись постоянно нарастающим, где бы она ни находилась, новым восхитительным чувством, что все идет как должно.

Теперь все встало на места. Спина плотно прижата к сиденью, ноги удобно стоят на полу. Ее ноги?.. Его ноги! Она внимательно их оглядела. Никогда прежде со школьных дней она не ощущала в них такой свободы и раскованности. По земле она шагала твердо и уверенно, быстро, пружинисто и устойчиво, а потом, поддавшись внезапному порыву, как угорелая носилась по вагону.

Повинуясь другому порыву, она запустила руку в удобно расположенный карман — мгновенно и машинально вытащила оттуда пятицентовую монетку для кондуктора и цент для газетчика.

Карманы стали своего рода открытием. Разумеется, она знала, где они, пересчитывала их, смеялась над ними, штопала их и даже им завидовала. Однако она никогда не представляла себе, каково ощущать их наличие.