Они с Майлзом сели ужинать вдвоем. Когда мальчик спросил, где папа, Шона ответила, что папа очень занятой человек, что он должен часто отлучаться из дворца, чтобы исполнять обязанности могущественного монарха. И сразу после этого объяснения она задалась вопросом, а не суждено ли ей всю жизнь придумывать всякие истории, чтобы оправдывать перед Майлзом отсутствие Малака? Только если ее запрут, будет ли Малак придумывать для Майлза истории, чтобы объяснить ее отсутствие?

Шона сглотнула комок в горле. Она отослала нянек и сама стала укладывать Майлза, как в прежние времена, когда они жили в Новом Орлеане. Она устроилась рядом с сыном на широкой кровати – Майлзу нравилось представлять, будто это космический корабль, – и почитала ему книжку, а потом дождалась, когда его дыхание стало ровным и он заснул.

Шона уже пришла к пониманию того, что ее сын – принц. Она осознала – нравилось ей это или нет, – что такова реальность, в которой им предстоит жить и которую им не изменить. Однако крохотная частичка ее бунтовала против того, что ее нежный маленький Майлз, такой радостный и счастливый, может однажды стать подобием своего отца. Или деда. Она этого категорически не хотела. Не хотела, чтобы сын превратился в одного из тех надломленных мужчин, которых она немало повидала в приемных семьях. Их крушение проявлялось в разных формах. В наркотической зависимости. В неприкрытой жестокости. Им никто не противостоял. Потому что всем было безразлично. Она повидала бедность и себялюбие, добрые намерения, которые калечили жизни.

Шона не хотела, чтобы все это познал и Майлз. Она хотела, чтобы он оставался цельной натурой. Чтобы он был счастливым. Таким же оживленным и веселым, как сейчас.

«А почему ты не хочешь всего этого для себя?» – заговорил в ней тихий внутренний голос.

Сначала Шона игнорировала его. Она наслаждалась моментом: они с Майлзом вдвоем, уютно устроились на кровати, как раньше. Она и сын против всего мира.

Но голос звучал все настойчивее. Он донимал ее, нашептывал вопросы, на которые у нее не было ответа. Почему она смиряется, когда кто-то заставляет ее чувствовать себя грязью под ногами, даже если этот кто-то – единственный человек, которого она любит? Почему она соглашается с его оценками, хотя знает, что он намеренно пытается причинить ей боль? Она бы разорвала любого, кто так поступал бы по отношению к ее сыну, – так почему она отказывается защищать саму себя?

– Ты не нытик, – прошептала в темноту Шона. – Ты борец.

Там, в Новом Орлеане, она без чьей-либо помощи прошла путь от приемных семей до той жизни, что она создала собственными руками. Там она боролась за свою безопасность и безопасность ребенка, за крышу над головой; она всеми возможными способами отгоняла хищников, дабы защитить их с Майлзом дом. Она пускалась в борьбу, даже если эта борьба предполагала смертельный риск для нее.

Правда, для Майлза такой жизни она не хотела.

Шона глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться, но все эти размышления только усугубили ее волнение. Нет, такой жизни – ее жизни – она для Майлза не хочет. Она лучше умрет, чем позволит ему повторить ее путь. Путь отчаяния. Путь недоверия. Путь ожидания, что тебя могут сбить с ног в любой момент. Она лучше умрет.