– А хотите, я расскажу вам, что происходит в мире сейчас?

– Это еще зачем? У меня же есть газеты. Каждый день – по газете. Через десять лет я доберусь до сорок второго года. Через шестнадцать – до сорок восьмого… правда, боюсь, к тому времени мне уже будет не так интересно. Друзья привозят мне сюда газеты два раза в год, а я просто складываю их стопками на барную стойку. Должен вам заметить, этот ваш господин Гувер под текилу так хорошо идет!

– Он что, еще жив? – улыбнулся Клейтон.

– Сегодня принял важное решение насчет импорта зарубежной продукции.

– Может, все-таки рассказать вам, что с ним было дальше?

– Ну вот еще – даже слышать об этом не хочу!

– Ладно, считайте, что я пошутил.

– Предлагаю за это выпить.

Они выпили еще по одной. Помолчали.

– Вас, наверное, удивляет, что я сюда приехал, – сказал наконец Клейтон.

Гомес пожал плечами.

– Мне-то что за дело…

– Просто мне нравятся пустынные места, где мало народа. В них можно по-настоящему прочувствовать жизнь – не то что в городе, где живут миллионы. Здесь все можно потрогать, взять в руки, посмотреть, как оно устроено, и никто не будет следить за тобой и говорить под руку…

– Как говорится, меньше народу – больше кислороду… – сказал Гомес. – А ну, пошли выйдем-ка на свежий воздух.

Не дожидаясь ответа, Гомес бодрым шагом вышел из бара – и уже через несколько секунд его мощная фигура возвышалась рядом с джипом. Заглянув внутрь, он увидел множество сумок и чехлов, коими было завалено все заднее сиденье.

– «Life»… – прочел он на наклейках.

И посмотрел на Клейтона.

– Что-то название больно знакомое. Даже я его знаю, хотя в город езжу только за провизией и по сторонам обычно не смотрю. И к брехне по радио в магазинах не прислушиваюсь… Постой-ка, кажется, это слово я встречал на обложках толстых журналов. Это журнал? «Life»?

Клейтон скромно кивнул.

Гомес с недовольным видом уставился на поблескивающие в машине черные штуковины.

– Фотоаппараты, значит…

Клейтон снова кивнул.

– А почему валяются открытыми? Ты что, возишь их вот так, без чехлов?

– Вытаскивал по дороге, чтобы поснимать виды, и не убрал обратно.

– Это какие ж такие виды? – нахмурился Гомес. – С чего бы это молодому парню ехать из благодатных краев, где есть все, туда, где нет ничего, nada[38]? Неужто для того, чтобы снимать виды этого гигантского кладбища? Нет, дружок, сдается мне, что ты явился сюда не для этого…

– Почему вы так решили?

– А что это ты все время мнешься? Прямо минуты постоять спокойно не можешь. На небо зачем-то все время поглядываешь. За солнцем, что ли, следишь – так оно и без твоей помощи сядет… Может, у тебя тут свидание назначено? Вон фотоаппаратов навез, а сам еще ни одного кадра не сделал. Или виды моей текилы для тебя не годятся?

– Я… – начал Клейтон, но так и не успел ничего сказать.

Тут-то оно и началось.

Гомес сначала замер и прислушался, а потом рывком повернул голову в сторону гор.

– Что это?

Клейтон молчал.

– Ты слышишь?! – вскричал Гомес и бросился через площадь к небольшому строению, к которому была прислонена деревянная лестница.

Забравшись на нее, он хмуро уставился в сторону гор, прикрываясь рукой от солнца.