– Обычно никто не ездит сюда… – сказал он густым басом.

– Я, это… – замялся парень.

– Уже лет шестьдесят не было ни одной живой души…

– Это заметно… – Парень бросил выразительный взгляд в сторону моря, пустых доков и неба без чаек.

– Наверное, вы не ожидали здесь никого встретить… – Это был не вопрос, а утверждение.

– Не ожидал, – подтвердил парень. – Но вы-то здесь.

– А почему бы мне здесь не быть? С тысяча девятьсот тридцать второго года этот город – полностью мой и бухта – моя. И площадь – моя. И бар… Это все давняя история. Знаете небось, что случилось там, на море?

– Вы имеете в виду мель?

– Это сейчас там мель. Когда-то давно ее там не было. А потом появилась, прямо в одночасье. И корабли не успели уйти. Вон видите сколько их? Стоят теперь и ржавеют.

– Неужели за сколько лет не могли расчистить фарватер?

– Пытались… Это же был крупнейший порт в Мексике. Перспективы и все такое. Оперный театр, роскошные магазины – сплошь мозаика да золото… Всем пришлось уехать.

– Выходит, песок дороже золота, – сказал парень.

– Так и есть. Из маленькой песчинки вырастает большая гора…

– И что, здесь совсем никто не живет?

– Ну, почему совсем – есть тут один, – усмехнулся старик, – Гомес его зовут.

– Сеньор Гомес? – Парень приветственно кивнул. – А меня зовут Джеймс Клейтон.

– Значит, Джеймс Клейтон…

Гомес подошел ближе, по-прежнему держа в руке бокал.

– И вот все вот это… – Джеймс Клейтон окинул взглядом площадь, город и бухту, – называется Santa-Domingo?[30]

– А вы как бы это назвали?

– Честно говоря, больше бы подошло El Silencio…[31] Или Abandonado[32], крупнейший могильник мира… Обитель духов…

– И то верно…

– Прямо Город Одиночества… Ни разу в жизни не ощущал такого одиночества, как здесь. Я еще только подъезжал к окраине, а на сердце уже скребли кошки. Даже всплакнул. Помню, когда-то давно был на одном американском кладбище во Франции. Вообще-то я не очень верю во всяких там духов, но там меня прямо скрутило… Что-то такое там было в самом воздухе – у меня чуть сердце не остановилось. Вот и здесь – то же самое. Хотя вроде здесь никто не похоронен…

– Здесь похоронено Прошлое, – сказал Гомес.

– Ну, прошлое ведь не может вам ничего сделать.

– Не может, конечно, но все время пытается…

Гомес посмотрел на бокал, который приготовил для гостя, как будто и сам был не прочь его осушить. Но Джеймс Клейтон перехватил его взгляд.

– Текила? – спросил он.

– А что еще можно предложить мужчине?

– Мужчины – они ведь тоже разные бывают… Gracias![33]

– Давайте – одним рывком. Убивает прямо на месте!

Парень опрокинул в себя текилу – и едва не задохнулся. Кровь мгновенно бросилась ему в лицо.

– Уже, убила! – прохрипел он.

– Значит, надо повторить, – сказал Гомес и исчез за дверью.

Джеймс Клейтон вошел следом за ним и сразу ощутил прохладу после жаркого солнца. Внутри он увидел длинную барную стойку. Конечно, не такую длинную, как в Тихуане[34], где сразу девяносто посетителей могут одновременно замышлять убийства, гоготать, устраивать перестрелку и умирать со стаканом в руке, чтобы потом воскреснуть, с удивлением обнаруживая свой лик в засиженных мухами зеркалах… Нет, здесь стойка была всего чуть больше двадцати метров и вся уставлена стопками старых пожелтевших газет, разложенных по годам. Сверху висели ряды перевернутых хрустальных бокалов. А на зеркальных полках в глубине стояли навытяжку, как солдаты в карауле, целые эскадроны разноцветных бутылок с выпивкой. Но это было еще не все… Дальше начинался зал, в котором заманчиво поблескивали столовыми приборами штук двадцать, а то и больше, столов, накрытых белоснежными скатертями. И на каждом из них, несмотря на дневное время, горели свечи.