– Да нет, я думаю, надо просто жить, как жили, – и все. В конце концов, что нам скрывать? Давай вести себя так, как будто их нет.

– И это ты мне говоришь? А кто не далее как полчаса назад кричал: «Ты не должен это говорить!» Стоило мне слегка зацепить в разговоре политику…

– Ладно, пошли в дом, а то уже холодно. Постарайся держать себя в руках. Думаю, через несколько дней все закончится само собой. В конце концов, им же нечего нам предъявить…

– О’кей, уговорила. Хотя, будь моя воля, раздолбал бы к чертовой матери все их погремушки – и дело с концом!

Вернувшись с веранды, они робко встали в прихожей, как будто пришли не к себе домой, а к кому-то в гости. Оба понимали, что надо срочно изобразить какой-нибудь правдоподобный, подходящий случаю разговор, но почему-то продолжали молчать. Как в каком-нибудь дешевом провинциальном театре, когда осветитель уже включил софиты, публика уже заждалась начала спектакля и вот-вот встанет со своих мест и уйдет, а актеры-любители с растерянным видом стоят на сцене и никак не могут вспомнить свои роли…

В конце концов он прошел в гостиную, сел в кресло и попытался почитать новости спорта, пока супруга накрывала на стол. Но тут выяснилось, что в доме каким-то загадочным образом поменялась акустика. Газета теперь перелистывалась с хрустом, который обычно производит, пробираясь по лесу, низовой пожар. Акт раскуривания трубки был подобен завыванию ветра в органной трубе. Кресло не просто скрипело от каждого движения, а издавало звуки, напоминающие собачий храп. Брючины терлись друг о друга с таким скрежетом, как будто они были сделаны не из твида, а из наждачной бумаги. Грохот кастрюль и мисок на кухне напоминал репетицию группы ударных инструментов. Печная заслонка открывалась с леденящим душу скрипом, а потом захлопывалась со звуком пистолетного выстрела. Было слышно даже, как по трубе с шипением течет газ, после чего вспыхивает синим пламенем и начинает медленно пробуждать к жизни холодную еду – и еда просыпается с таким бульканьем, будто действие происходит не в кастрюле, а как минимум в кратере вулкана…

Они по-прежнему не произносили ни слова. Оба. Супруга зашла в гостиную, постояла в дверях, бросила на мужа выразительный взгляд, отметила про себя, что неплохо бы сделать в комнате косметический ремонт, но так ничего и не сказала. А он молча перелистнул газету с футбола на борьбу и продолжил чтение между строк, машинально фиксируя каждое пятнышко в белой бумажной массе.

Теперь, кроме всех прочих звуков, ему слышался мерный шум прибоя – прямо здесь, в гостиной. И этот шум постепенно начинал приобретать какую-то предштормовую окраску, грозясь обрушиться на скалы девятым валом. Вскоре уже волны одна за другой взрывались у него в ушах, не давая ему никакой передышки. «Надеюсь, хотя бы это-то они не слышат, как бьется мое сердце!» – подумал он.

В этот момент жена кивнула ему, чтобы он шел есть, и он, оглушительно шурша, сложил газету, затем со звуком небольшого взрыва бросил ее в кресло, после чего, громко топая, прошел по ковру в столовую и с визгом отодвинул от стола стоящий на голом полу стул. За это время супруга со звоном и лязганьем разложила на столе столовое серебро, принесла клокочущий, как раскаленная лава, суп и кофейник с фильтром, который тоже что-то непрерывно бормотал. И тут оба они осознали, что смотрят на этот агрегат чуть ли не с завистью, потому что, в отличие от них, он мог позволить себе открыто выбулькивать все, что накопилось в его стеклянном горле… После этого они начали есть, точнее, скрежетать по тарелкам ножами и вилками.