– Так что вы хотели? – скороговоркой переспросила она.
Он снова стал раскачиваться с пятки на носок. Раз, два, три. Чпок-чпок-чпок. Хренак, хренак, хренак! Проклятые звуки так и прыгали у него в ушах… И вдруг, неожиданно для самого себя, Форей облизнул пересохшие губы, прищурился и выпалил:
– Я – Гингрич.
– Как вы сказали? – испуганно пробормотала она.
– Гингрич! Уильям Гингрич! – отчетливо и громко произнес он.
– Но вы же не мой муж!
– Был не ваш, а теперь ваш!
С этими словами он размахнулся и ударил ее кулаком в лицо. Прикрыв рукой разбитые губы, она рухнула навзничь, а он крикнул в глубину коридора:
– Если кому-то еще охота получить люлей, подходите, не стесняйтесь!
Силуэт в дверном проеме не сдвинулся с места. Тогда Форей повернулся и точно так же, на ватных ногах, добрел до своей машины и уехал.
На площадке для гольфа все было по-прежнему: робот с клюшкой, в котором при желании можно было узнать Гингрича, без остановки запускал в космос белые летающие объекты. Замахнулся – ударил, замахнулся – ударил, замахнулся – ударил…
На этот раз Форей вышел на поле с сумкой для клюшек.
Гингрич на секунду отвлекся.
– Что, пора? – спросил он, указывая взглядом на сумку.
– Не хотите партию напоследок? – предложил Форей.
Гингрич посмотрел на сетчатое заграждение, за которым начинался старт.
– А не поздно?
– Лучше поздно, чем никогда. Я понесу клюшки.
– Чтоб мне сдохнуть! – сказал Гингрич.
– Ну уж нет, этого я не допущу. – сказал Форей.
– Не видно же ни черта… – пробормотал Гингрич.
– Ничего, что-нибудь увидим! – Форей кивнул на небо, на котором уже вовсю хозяйничала полная луна, освещая лужайки с лунками и отражаясь в водах небольшого озерца.
В верхушках дубов шумел ветер.
– Чтоб мне сдохнуть! – шепотом повторил Гингрич.
Форей провел его через заграждение к первой позиции.
– Вы начинаете, – сказал он и выставил для него мяч и метку.
Все это время Гингрич не сводил с него глаз.
Наконец Форей отошел, а Гингрич встал в стойку, замахнулся своей длинной клюшкой и шарахнул так, что задрожала земля.
Мяч взмыл в небо, как будто у него выросли крылья, и, судя по всему, минуя фервей, залетел сразу в грин[85].
– Ах ты ж, сука! – восхищенно воскликнул Гингрич. – Жеваный карась!
– Эй, там, поберегись! – крикнул Форей, хотя впереди не было никого, кому следовало бы поберечься.
А может, кто-то и был. Какой-нибудь… силуэт.
– Поберегись!
Мой сын Макс
Так уж случилось, что я умею читать по губам. Этому искусству я научился еще в детстве, когда рос вместе со своими двоюродными братьями. Оба они от природы плохо слышали, и для них это был просто «язык». Лет в девять мне казалось, что мы с ними самые крутые ребята из всех, ведь это давало нам возможность считывать любые секреты. Уже тогда я мог без труда улавливать речь, находясь в другом конце комнаты, а говорящий об этом даже не подозревал!
Разумеется, я всегда хранил это умение в тайне от всех. Не стану же я кому-то рассказывать о том, что мне доступен каждый слог, который срывается с губ у любого, кто попадает в пределы моей видимости? А пределы эти, поверьте, достаточно велики, наверное, метров семьдесят. Люди могут вообще ничего не произносить вслух – просто беззвучно сболтнуть что-нибудь себе под нос, но мне-то все равно видно. И поверьте, всегда есть повод повеселиться.