– А эта дура на все согласилась! – воскликнул сын. – На все твои безумные затеи!

– Не такая уж она и дура: она все отлично понимает. Просто она – очень хороший человек. Про нее все так и говорят – muy simpatica[86]. Она же видела меня каждый день, в какой я пребываю депрессии. Что я живу как на кладбище, потому что мой вполне живой на первый взгляд сын – на самом деле мертв! Она сама догадалась, как крикнуть Лазарю: «Иди вон!» И вот теперь я снова среди живых. Через двадцать лет мне будет… ну, где-то под семьдесят. А разве это плохо – быть счастливым в семьдесят лет? Мальчик будет носить нашу фамилию. Встречаться с ним тебе не придется – об этом можешь не беспокоиться. Осталось понять главное: сможем ли мы все жить после этого так же, как прежде? Будет ли меня любить моя жена, несмотря на все это безумие? Не перестанет ли со мной общаться мой старший сын? Я очень надеюсь найти в ваших сердцах пусть и самое худое, кривенькое и косенькое, но понимание. И, несмотря ни на что, любовь… А вот и тележка с десертом. Очень вовремя!

Пока отец выбирал для них клубничные пирожные, сын наклонился и угрожающе навис над столом.

– И как же ты хочешь назвать этого… этого… – Он запнулся и покраснел.

– Ублюдка?

– Нет!

– Ты хотел сказать – «ублюдка». Так говори, не стесняйся.

– Ну, хорошо – ублюдка!

– Полегчало? Да, я уже придумал для него имя. Его будут звать – Максимилиан…

– Максимилиан?!

– Сокращенно Макс. Мой сын Макс. По-моему, совсем неплохо звучит. А? Как думаешь? Даже есть что-то царственное. Мой сын – Макс…

– И что, как только я съеду из своей комнаты, он сразу же в ней поселится?

– А зачем тебе съезжать из своей комнаты? В этом нет никакой необходимости. Кроме того, в мои планы совсем не входило вешать на твою мать такое бремя. Моя секретарша всегда мечтала о радостях материнства: она готова тетешкаться с младенцем хоть все двадцать лет. Конечно, я буду навещать его на неделе – раз шесть или семь, как получится – и забирать на прогулку. Должен же быть у ребенка нормальный отец…

Подошел официант и поставил на стол три чашечки кофе. И после этого надолго воцарилось молчание.

– Мама! – Первым не выдержал Рональд. – Неужели ты так ничего и не скажешь?

– Да-да, конечно… – Она нахмурилась, как будто пыталась подобрать слова, а потом выпалила: – А! Гори оно все огнем…

На этот раз из ресторана выскочил в гневе уже не отец, а сын. Он несся, как корабль на всех парусах, разрезая пространство своим безупречно красивым носом. Мать, разумеется, побежала за ним вдогонку.

А отец, напротив, остался сидеть на месте. Сначала он не спеша, обстоятельно оплатил счет, потом неторопливо допил оставшееся вино и только после этого встал и направился к выходу. Проходя мимо меня, он остановился и, не поворачиваясь, тихо спросил:

– Вы что, умеете читать по губам?

– Что вы сказали?

Он обернулся и посмотрел на меня долгим изучающим взглядом. Я заметил, что у него серые глаза.

– Вы, наверное, выросли в семье глухонемых? – спросил он.

– Что-то вроде того, – с неохотой подтвердил я.

– Все понятно. Вы, наверное, писатель?