Баллон треснул и взорвался. Взрывная волна ужасной силы ударила в стол, за которым укрылся Человек-Паук, вышвырнула его сквозь раскрытую дверь лаборатории и ударила о противоположную стену тоннеля. Человек-Паук врезался спиной в осклизлую кирпичную кладку, и замороженная столешница, принявшая на себя удар, разбилась о его грудь, будто лист стекла. Несколько капель жидкого азота, попавшие на руку, обожгли хуже любой кислоты.

Но большая часть вырвавшегося на волю сжиженного азота накрыла лабораторию. Ящер взревел от невыносимой боли, и его вой – пусть совершенно нечеловеческий – заставил Питера страдальчески сморщиться.

Давление азота сравнялось с атмосферным. Превращаясь из жидкости в газ, он ледяным туманом потек из лаборатории в канализацию. Придерживая обожженную руку, Питер поднялся на ноги, шагнул к входу и заглянул внутрь.

– Доктор Коннорс?

В клубах ледяного пара показался силуэт Ящера. Трясясь всем телом, зажмурив глаза, он почти вывалился из лаборатории, двигаясь к Питеру. Паучье чутье предупредило о нападении, но, оглушенный взрывом и терзаемый болью, Человек-Паук не успел среагировать вовремя.

Когти сомкнулись на его груди, проткнув ткань и вонзившись в кожу. Но желтые глазки рептилии часто заморгали, жуткая вытянутая морда начала уменьшаться.

– Коннорсу никогда не освободиться от меня! Я буду с ним всю жизнь! Вс-с-сю ж-шшш…

Когти твари разжались. Превращение завершилось.

Некоторое время оба сидели на грязном полу тоннеля, тяжело дыша и осматривая свои раны.

Первым нарушил молчание Коннорс:

– Похоже, я снова в долгу перед тобой.

– Э-э… не стоит благодарности.

– В лаборатории где-то была мазь от обморожений… – опершись на единственную руку, доктор встал и заглянул в лабораторию. Система внутренней вентиляции успела очистить воздух от клубов ледяного газа, и больше ничто не мешало оценить масштабы разгрома, учиненного в лаборатории. – Если только удастся ее найти.

Пока оба они копались в обломках, Человек-Паук описал доктору логово Сильвермэйна.

Отыскав тюбик с мазью, Коннорс бросил его паутинометчику.

– А что, разумно. Под действием эликсира он эволюционирует, поднимается к той ступени развития, где память о прошлом ни к чему. Конечно же, человек вроде Сильвермэйна, всю жизнь живший и дравшийся только ради себя, сопротивляется этому всеми зубами и когтями. Выходит, что эликсир раз за разом уничтожает его личность, а Сильвермэйн раз за разом создает ее заново.

– Значит, без всех этих реликвий он снова все забудет?

«Например, тайну моей двойной жизни?»

Коннорс пожал плечами.

– А когда ему промывает мозги? – спросил Человек-Паук. – В конце цикла?

– Точно не знаю. Как ученый, могу сказать, что и до того, как мозг сформируется, и после того, как мозг от старости перестает функционировать, ни о какой памяти не может быть и речи. Как знать, что Манфреди вспомнит, а что забудет в этих попытках сохранить свое «я»?

Выжав на ладонь порцию мази, Питер начал втирать ее в обмороженную кожу. Вначале от этого стало только больнее, но вскоре боль утихла, сменившись приятным теплом, растекшимся по мышцам от кисти до плеча.