– А вот Сологуб вам лучше расскажет…
Сологуб быстро вышел из кабинета и бросился к начальнику сыскной полиции Моисеенко. Тот позвонил Рейнботу. Рейнбот вызвал Стефанова и задал ему восхитительный по цинизму вопрос:
– Зачем вы скрываете железнодорожные кражи?!
А далее, перемежая разнос нецензурщиной, продолжал: если Стефанов от этого дела не отстанет, Рейнбот его арестует и вышлет по этапу в Сибирь (что, пожалуй, было даже чересчур для любого самодурства).
Из полиции Стефанова уволили прямо-таки моментально. Позже он узнал, что торговавшие краденым из вагонов товаром купцы «занесли» полицейскому начальству 30 000 рублей. Сколько из них досталось персонально Рейнботу, так и не установлено, но он, безусловно, был в доле: иначе как объяснить такое поведение?
Стефанова, уже уволенного, его бывшие сослуживцы продолжали откровенно «прессовать». Организовали донос с обвинением его в убийстве, но у Стефанова оказалось железное алиби, и дело пришлось закрыть. Тогда с подачи не кого-либо, самого начальника сыскной полиции мелкий мошенник обвинил Стефанова в получении взятки, но и это дело рассыпалось.
Стефанов явно был человеком упрямым – он добился, что Петербург прикомандировал его к московскому окружному прокурору Арнольду, а это уже была вотчина, неподвластная Рейнботу. А Арнольд, занявшись расследованием (по ходу дела отклонив крупную взятку от заинтересованных лиц), довел дело до конца. (Взятку, между прочим, пытался дать не кто иной, как Моисеенко.) На скамье подсудимых оказалась вся шайка – не только воры и нечистые на руку железнодорожники, но и два чиновника сыскного отделения, околоточный надзиратель и главный «торгован» купец Членов.
Уже на суде Стефанова вновь пытался скомпрометировать один из его бывших коллег: заявил, что вся шайка Стефановым и организована. Он, дескать, нанял банду оборванцев с Хитровки, чтобы «успешно раскрыть» преступление ради карьеры.
И эта затея провалилась. Зато погорел поминавшийся Сологуб. Один из главарей шайки, представившись респектабельным купцом, совратил и сманил в Москву провинциальную гимназистку. Сообразив, куда она попала, девушка принялась вести подробный дневник, описывая всех приходивших к любовнику и все слышанные разговоры (а слышала она немало, при ней не стеснялись). Помянутый главарь, Шестаков, как явствовало из взятого при обыске дневника, любил повторять:
– Сологуб на нашей стороне, всегда предупредит, когда будет опасность.
Тут и поплохело Сологубу – вряд ли он якшался с ворами по доброте душевной…
Рейнбот тем временем устроил очередную «шалость» – забрал у московской полиции для собственных приятных прогулок лучший катер.
А тем временем в Петербурге копились многочисленные жалобы, понемногу достигшие критической массы. В столице наконец поняли: в московской полиции что-то крепенько не так, и несколько мелких прокурорских ревизий, проверявших отдельные службы, погоды не сделали. Петербург сыграл по крупной. По личному распоряжению премьер-министра Столыпина на московское градоначальство форменным образом обрушилась, как пудовая гиря на глиняную миску, ревизия Правительствующего Сената с самыми широкими полномочиями. Руководивший ею сенатор Гарин, известный русский правовед, был человеком честным и энергичным и за дело взялся всерьез. Два года спустя он писал в книге «Рейнботовщина» о попавшем на прочный крючок градоначальнике: «За два года его управления Москвой преследуемая до него и частью даже вовсе изгнанная из местного полицейского обихода взятка вернулась обратно и цепкой паутиной окутала обывательскую жизнь Первопрестольной Столицы».