– Вона ты из каких волостей, – помолчав некоторое время и что-то обдумывая, Данила негромко добавил: – Был слух тревожный и у нас, когда ваши мужики супротив царских войск встали боем, был слух. И куда же ты теперь?

Илейка махнул рукой на восход солнца.

– Ах ты упрямый саврас без узды, – пошутил Данила, но глаза его остались по-прежнему строгими. – Однако, думаю, давай оставим блины эти до иного дня. – И вдруг предложил: – Хочешь пожить год-два у меня в Самаре?

Илейка вскинул голову – глаза у купца строгие, но смотрят добро: он все еще что-то решал про себя.

– Вижу, что согласен. Вот и хорошо. Обоз мой ушел раньше нас, никто тебя не видел в Яицком городке. Станут расспросами пытать, так ты сказывай, будто младенцем был уворован киргиз-кайсаками с Яика. А потом продан за выкуп. Как знать, походишь со мною в разные города, может, и сыщется где твое Беловодье – счастливая земля. Ну как, порешили?

– Порешили, – как эхо отозвался Илейка и все же добавил: – Только ежели сыщется знающий о Беловодье человек, не удерживайте силой.

Данила подхватил Илейку под бока, легко вскинул на круп коня. И сам сел.

Через три дня, догнав обоз, подъехали к Самаре.

Сначала вдали показался длинный, поросший лесами холмистый отрог. Он постепенно возвышался глинистыми откосами над рекой Самарой. Дальняя оконечность отрога окутана слабой дымкой, словно там все еще тлел прибитый дождями лесной пожар. Пожилой возчик на телеге пояснил Илейке, что там и есть город, а дым, дескать, от печей и бань.

Проехали рощу. Справа, ближе к реке Самаре, открылись деревянные постройки жилого хутора, виден скот на выпасе. Неподалеку на бугре старая ветряная мельница замерла, будто уснула в безветрии и рада тому безмерно.

Из кустов вынырнул огромный серый пес и побежал в некотором отдалении, опасаясь приблизиться к обозу. Сердце дрогнуло у Илейки. Ему вдруг стало жаль обшарпанного пса, он достал из котомки сушеную рыбу, постучал ею о край телеги. Пес замер у обочины и, выпрашивая подачку, униженно вильнул репейчатым хвостом.

Илейка бросил рыбину, пес на лету перехватил ее, отбежал шагов на двадцать и залег в зарослях бурьяна.

Вскоре проселочная дорога вышла к мосту через реку Самару. Слева, за песчаной отмелью, открылась Волга. За Волгой, на низком берегу, около леса видны избы большого села, церковь, а еще дальше, в легкой синеватой дымке – Жигулевские горы. В лучах заходящего солнца склоны гор отливали сине-розовым цветом, а зеленый лес издали казался серебристо-голубым.

Пока колеса телеги громыхали по бревнам моста над Самарой, Илейка успел разглядеть ту часть города, которая открылась перед ним: самарский склон отрога разрезан двумя глубокими оврагами. У левого, меньшего по размерам, там, где начинались постройки, на высоком месте сооружена земляная крепость: к обрыву стыком сходились два вала. От вала по крутому берегу к реке спускался бревенчатый палисад. Некоторые бревна попадали и растащены для топки близлежащих бань. Бани эти лепились по склону плотно одна к другой, как ласточкины гнезда под просторным навесом овина, в отдалении от жилья.