– Входи, Илья, что же ты встал перед открытыми воротами, – пригласил Данила. Панфил протянул для знакомства исцарапанную свежими рубцами руку, сказал:

– Маменька распорядилась изготовить с дороги баню. А как отмоетесь, так и за стол велено звать. Аз, грешный, люблю сытно поесть, да много бегаю, оттого и тощ, не в коня корм выходит. А ты сытно любишь питаться? Так, чтоб пузо звенело?

Илейка ответил, что не только сытно, а и вовсе полуголодным довелось бьггь последние дни.

Панфил доверительно заглянул Илейке в глаза, участливо поинтересовался:

– А страшно тебе было у кайсаков в плену? Расскажешь потом мне, как одни останемся?

Вечером, уже засыпая – ему отвели место в чисто прибранном чулане около кухни, – вдруг услышал, как наверху, в комнате братьев, со стуком распахнулась дверь и сердитый голос Алексея прокатился по коридору и по лестнице:

– Парамо-он! Запри дьявольскую кошку в погреб, чтоб не орала! Спать не дает.

Послышались тяжелые шаркающие шаги старого и неуклюжего работника Парамона, его ворчливое полусонное бормотание:

– Эка, приехало наше громыхало. Попробуй сам гоняться впотьмах за этой чертовой кошкой… Кыс-кыс-кыс!

Что-то с грохотом опрокинулось на пол и покатилось. Отчаянно вякнула придавленная кошка, удовлетворенно крякнул Парамон, а потом долго слышны были по коридору его неспешные шаркающие шаги в сторону пристроя с погребом.

В скотном сарае сумрачно и парко. Илейка изрядно уже притомился и потому всем телом налегал на вилы, вгоняя их в теплый с ночи навоз. Поднатужился, поднял. Еще две-три ходки на дальнюю часть подворья, и конец работе. После завтрака они с Панфилом идут в город – нынче воскресный день.

– Город посмотреть – одно дело, – шептал Илейка, подгребая в угол мелкий навоз. – Да не велик резон мне долго в Самаре засиживаться. Дальше идти надобно. Вот если бы встретить кого…

Со стороны крыльца в открытую дверь сарая долетел звонкий зов Панфила:

– Илья-а! Завтракать кличут!

Через час Панфил, уже переодетый в повседневный серый кафтан, едва не силой тащил Илейку из-за стола, а тот все не мог насытиться рыбой, жаренной с луком на подсолнечном масле.

– Идем, право же, будет тебе квасом наливаться – пузо лопнет! – смеялся Панфил и корчил Илейке рожицы, когда суровый Данила не видел его проказ. Хозяева вышли из кухни, и только после этого Илейка шепотом попросил:

– Панфил, дозволь свой остаток хлеба и рыбьи кости собаке вынести во двор…

– И ты собак любишь?

– Прежде не возился с ними. По бедности нашей стеречь добра не накопили. А к этому бездомному псу жалость в сердце пробудилась.

Панфил разрешил и, пока Илейка кормил собаку, терпеливо ждал у раскрытой калитки. Илейка несколько раз погладил пса по широкому лбу, взъерошил густую шерсть на загривке, чесанул за твердым ухом. Пес от ласки не уклонился. От него пахло дорожной пылью и измятой полынью, он пригибал голову и косился вверх, где над амбаром с тяжелым надрывным криком – ни дать ни взять сварливые и неуемные посадские женки, – дрались вороны, взлетая и садясь снова на конек шатровой крыши.

– Бежим! – не утерпел и сорвался с места Панфил. – У питейного дома нынче страх сколько бурлацких ярыжек соберется. Вот потехи-то будет!