В поисках лопаты, чтобы похоронить дедушку Капитона, Илейка обошел горящее поселение. Остановился у приоткрытых дверей, где жил старец Ананий. Его землянку почему-то не подожгли. Илейка боком, чтобы не скрипнуть дверью и не потревожить чужого домового, протиснулся внутрь. В углу – самодельный грубо сколоченный стол, над столом зажженная медная лампадка перед образом Иоанна Крестителя. Возле стола на глиняном полу брошенная полотняная сумка, в ней уже кто-то пошарил. Постель сброшена с широкой лавки: соломенная подушка да серое жесткое рядно с желтым пятном лампадного масла посредине.

За ножку лавки завалилась белая тряпица. Илейка поднял ее, развернул, а на ней нарисованы города с церквами, реки-змейки вьются между крутых гор, а по горам лес со зверями и птицами, озера, и все подписано угловатыми шатающимися буквицами. По всему рисунку из края в край помечена тропинка, словно юркий муравей пробежал и наследил ходкими ножками.

«Да это же путник в страну Белых Вод!» – догадался Илейка, протяжно всхлипнул и поскорее свернул тряпицу, спрятал за пазуху: вдруг да пригодится у кого-нибудь спросить, где пролегла заветная тропа и как ступить на нее, чтобы дойти до окиян-моря?

Лопату не нашел, зато отыскал топор, им и рубил землю под могилу.

Солнце закатилось за лесистый горизонт, и тяжелая темная туча тут же прикрыла, придавила светло-розовые лучи – словно чугунная крышка, что плотно легла на котел, так что и малой струйке пара не вырваться из-под нее. Стало темно, одиноко и боязно, подул ветер, и деревья зашумели тревожно, напоминая мужиков в тесной приемной в ожидании приглашения пред грозные очи барина, который сейчас люто взыщет за недоимки.

Илейка чуть слышно прошептал над могилой дедушки Капитона «Отче наш», прихватил топор и поспешил в землянку Анания: в ночь идти чужим лесом он не отважился. Растирая слезы на припухших веках, он порешил: где святая икона с лампадкой, там нечисть не гуляет ночью.

С трудом прикрыл за собой полуоторванную дверь, поправил солому на лавке, лег и укрылся кафтаном. Сквозь долгую полудрему слышал какие-то крадущиеся шаги по ту сторону дверей, невнятное бормотание, смех и выкрики.

«Ишь как нечистая сила над пепелищем гуляет!» – думал обеспокоенный Илейка, положась на заступничество святого Иоанна, который большими выпуклыми глазами строго и не мигая смотрел на отрока со старой иконы.

Проснулся Илейка засветло, поднял голову с мокрого ложа – плакал во сне, сожалея о дедушке Капитоне, – подошел к двери, осторожно выглянул наружу. Прямо против него, у дымящихся развалин, сидел на низком чурбаке сгорбленный рыжеголовый Елисей и длинной палкой шевелил черные головешки. Время от времени он что-то приговаривал, растягивая слова и заикаясь.

Илейка подошел ближе, прислушался. «Не тронулся ли умом?»

– Когда приидет Сын Человеческий… тогда сядет на Престоле славы Своей, – бормотал старик, – и соберутся перед ним все народы… и отделит одних от других, как пастырь отделяет овец от коз… – еле разобрал Илейка и осмотрелся. Над разоренным поселением стлался легкий сизый дым, на зеленой истоптанной траве удручающе гляделись черные головешки, страшен был нежилой оскал выгоревших и обвалившихся землянок. Старик услышал за спиной шаги, обернулся, вскочил, выставил перед собой трясущиеся руки с растопыренными пальцами.