– Хотел бы я сказать, что это был мой долг. Но нет. Я сомневался долго, жребий бросил.
Блинов недоверчиво посмотрел на Ырысту, потом коротко посмеялся.
– Лучше для тебя, что это был, как будто, долг, – тоном наставника сказал капитан. – Долг гражданина, обязанность советского человека.
– Не верю я в долг гражданина, – сказал Ырысту. – И не сторонник, однако, того, что государственное выше личного, общественное над семейным. На постоянной, именно, основе. Бывают экстремальные моменты, когда свою судьбу выгодней отбросить. Именно свою. И главное – выгодней. Моя жизнь – одна! – на две близких. Или ближних. В этом раскладе моя свобода, стало быть, не козырь. Моя жизнёшка. Но честно скажу, если бандиты грозились убить мою… ну, жену… ребят… и приказали бы мне грохнуть капитана Андрея Блинова, я б завалил капитана Блинова, рассказал все штабные планы, вручил им бы ключ от кабинета товарища Сталина. И жребий кидать бы не стал.
Блинов задумался. Ырысту смотрел на звезды в ветвях.
– Близкие и ближние не одно и то же? – спросил капитан.
– Это так себе разделение, чепопалошнее, – сказал Ырысту. – Близкие, как бы, они по крови, по общей работе, по соседству. Ближние – другое, наверное.
– Как это?
– Образ мыслей, – Ырысту приподнялся, сел, поджав ноги крест-накрест. – Знаешь игра в ассоциации. Я говорю слово, а ты первое, что приходит на ум.
– Знаю, – сказал Блинов. – Во дворе балдели.
– Сыграем? Я говорю. Ветка.
– Сучок.
– Иголка.
– Нитка.
– Корова.
– Молоко.
– Пчелы.
– Мед.
Ырысту поднял палец вверх.
– Тест окончен, товарищ капитан. Все мыслят по-разному. Если такие вопросы задавать людям из моего мира, то на иголку ответят не нитка, а ветка.
– В смысле, хвоя? – понял Блинов.
– Да. А на корову ответят трава. Ваше европейская… как сказать? Цивилизация, она потребительская. Поэтому, корова и вы думаете: что от нее взять? Молоко. А гармоничные люди скажут: трава. То, что можно дать. Как-то так. А пчелы, тут сразу думаешь: утки.
– Почему?!
– Пчелы переносят пыльцу с цветка на цветок. Опыляют, оплодотворяют. А утки оплодотворяют озера, они на лапках переносят икринки. Не знал? Странно. Поэтому, когда охотник убивает много уток в Карелии, меньше рыбы становится в монгольских озерах. Так что нужно знать и дичи брать с умом.
Блинов снова задумался, в это время к нему подошел Ефим Лукич.
– Я рядом с вами посплю? – робко попросил Непейвода. – Ваш радист Василий страх как храпит.
Ефим Лукич стал устраиваться. Застенчиво потупив глаза, он натягивал шерстяные носки.
– Наверное, теплые-е, – с притворной завистью протянул Ырысту.
– Стеша связала, – шепнул Непейвода. – Она вяжет очень хорошо. Давала мне с собой еще кофту теплую. Я не взял. Кофта такая, она тепленькая, мягонькая, но колется, я чешусь потом, как поросенок об забор. Ношу, чтобы Стеше приятно… А кофта красивая. С ромбиками.
– Мастерица, Лукич, супруга твоя, да? – Ырысту хотелось похвалить Степаниду Андреевну, сделать приятное этому смешному добряку, невесть как оказавшемся сотрудником органов. – А дети есть у вас?
– Сыновья. Старшему – тридцать, второму – двадцать шесть. Обоих немцы убили, – ответил Лукич, замолчал, потом вдруг спохватился – У тебя ноги замерзли? Так на! Носки-то. Возьми.