– Человек, человек, человек!

– Свой, – дунул краем губ Ырысту.

– Люди, люди, люди, – клекот тревоги передавался от стаи к стае.

И далеко-далеко, неглубоко под землей перевернулась зверюга, понюхала воздух и прокряхтела:

– Человек это. Хозяин вернулся.

– То-то же, – сказал Ырысту. Лесная живность тревогу объявила ложной.

– Что вы говорите? – спросил Блинов.

– Это я так. Ворчу. – сказал Бардин. – Лукич мне сапоги пожертвовал, а мне они малые. Такой… крупный дядька, а размер ноги – маленький. Как так, Лукич?

– Размер ноги не выбирают, – вздохнул Непейвода. – Как родился, так и пригодился. А ты слова не подбирай! Хотел сказать: толстый? Так и говори.

– Товарищ капитан, – позвал один боец, – Смотрите, стреляли.

Но Блинов уже и сам поднимал с земли желтую гильзу.

– Может, давнишние, – предположил Ефим Лукич.

– Не похоже, – задумчиво проговорил Блинов. – И что странно…

– Странно? – нетерпеливо спросил Непейвода.

– Очень странно, – повторил Блинов и замолчал.

– Видел я в банде пару неизвестных карабинов, – сказал Ырысту. – Английские или американские. А вот, – показал на ствол дерева, где сбоку был неприметный порез. – В меня палили. Там я ногу поранил. Айда.

Группа вышла к поляне, где устраивался Бардин на ночлег. Тут он сразу вспомнил свой отчетливый сон о будущем. Портянок не было. Но Ырысту с довольным видом подошел к развесистому дереву и снял с ветки вещевой мешок, который провисел тут все это время в целости и сохранности.

Блинов с подозрением поглядел на Бардина, но ничего ему не сказал. Отдал распоряжение выставить караулы и устраиваться на привал. Дальше идти не было смысла – стремительно темнело, можно сбиться с направления.

Костра не разводили, перекусили сухим пайком. Солдаты завалились спать. Капитан Блинов выпрашивал у Ырысту секрет лечения от заикания. Не менее настойчиво, чем «пан пулковник» допытывался о вещах Бардина.

Ырысту внимательно просмотрел содержимое мешка. Ничего такого, что могло бы интересовать разыскивающих его чекистов, там не было. Бритва, медали, трофеи кое-какие: пара колец, сережки, мыло, открытки, фотографии, губная гармошка, набор иголок. Ничего значимого. Вопрос, для чего при розыске дезертира поставлено условие о неприкосновенности вещей, остается открытым.

– А скажи… давай на ты, – сказал Блинов вытягиваясь на плащ-палатке. Ырысту кивнул. – Почему из части убежал. После победы!

– Моя эта… пьяная был.

– Да, перестань. Не включай свою броню. Не по службе, для себя спрашиваю. Но это не самое важное. И меня не касается. Я таких случаев знаю, но они касаются салаг, довольно много, – казалось Блинову доставляет удовольствие просто говорить, говорить, лить слова, не спотыкаясь на твердых буквах. – Получит письмо из дома с плохой вестью и деру! Но ты не из таких.

– Не из таких, – подтвердил Ырысту, закидывая руки за голову.

– Допустим. Предположим. Сочтем возможным. Ушел и ушел, твои дела, твои мотивы. Но, тогда, если ты в розыске, зачем идти сдаваться? Полпути, считай, прошел. Риск. Чтобы банду сдать? Но это риск собственной жизнью, время все еще военное и мои коллеги гуманнее не стали. Надеялся на понимание и снисхождение?