— Но к кому-то вы присоединяетесь.

— Присоединяюсь, когда считаю, что их цели не противоречат моей совести и чести и что эти цели во благо нашей стране и моему народу.

— Ишь как высоко!

— Так надо, Леня. Думать высоко и поступать по чести. А иначе на кой черт нужны мои последние годы?

— В свою команду возьмете? — тихо спросил Махов.

— Присоединяешься, значит?

— Нет. Ставлю на темную лошадку. На себя.

…Довез Махова прямо к подъезду, проводил взглядом, облегченно вздохнул и самодовольно решил вслух:

— Обо всем-то я подумал, все-то я предусмотрел, — и вдруг его посетила мысль, что он — старый маразматик!

В этих чертовых микрорайонах телефоны-автоматы стоят неизвестно где. Нашел, слава Богу: полукабинки стаей стояли у универсама. У первого, конечно, оторвана трубка, у второго заклинен диск. Третий вроде целый. Смирнов снял трубку и облегченно вздохнул: гудок был. Тщательно и осторожно — двушка была одна — набрал номер. Звучали бесконечные длинные гудки. Наконец абонент снял трубку.

— У меня к тебе серьезное дело, Рома… — начал было он, но на том конце его, видимо, темпераментно и матерно перебили. — Знаю. Полвторого… Извини… Извини… Извини… Больше не буду… Перестань орать… Перестал? Ну, тогда слушай меня сюда. Завтра, а точнее сегодня, ты ни свет ни заря…

Он, стараясь не греметь ключами и скрежетать замком, открыл дверь и, войдя в прихожую, прикрыл ее без щелчка. За долгие годы работы в МУРе хоть с дверями научился обращаться.

— Пришел? — спросили из тьмы коридора.

— Пришел, — подтвердил Смирнов.

— Иди чай пить.

Смирнов — выключатель был под рукой — включил свет на весь коридор. У кухонной двери стоял грустный Спиридонов.

— Ты почему в темноте сидишь? — строго спросил Смирнов.

— Я не в темноте. На кухне довольно светло от уличного фонаря.

— Значит, думаешь в полутьме. О чем думаешь, Алик?

— Ты умойся сначала, а уж потом я тебе скажу, о чем я думаю.

Он умылся и пришел на кухню. Горел свет, и шумел чайник.

— Чай не водка… — заныл отставной полковник. — И вообще, Алька, я сегодня заслужил. Честно.

Спиридонов вздохнул (вставать не хотелось), встал, открыл холодильник, долго, в размышлении смотрел в него. Высмотрел бутылку входящего в моду в Москве «Распутина», непочатую. На ходу с треском свинчивая нетронутую пробку, бережно перенес бутылку на стол. Потом колбаски достал, сырку, полуметровый огурец. Спиридонов готовил мужской стол, а Смирнов с вниманием смотрел, как он это делает.

— Так о чем ты думал во тьме, Алик? — спросил Смирнов, когда все было приготовлено. Спросил, поднимая полный стограммовый лафитник.

— Сейчас Игорь сюда придет, — не совсем на вопрос странно ответил Алик.

— Зачем? — жестко потребовал ответа Смирнов и поставил рюмку.

— Давай выпьем, — попросил Спиридонов.

Смирнов просьбу выполнил: они синхронно выпили. Смирнов, занюхав черняшкой, повторил вопрос:

— Зачем?

— Он, по-моему, страшно напуган, Саня. Хочет посоветоваться с нами.

— О чем?

— Не сказал. Придет и нам скажет.

— Тебе.

— Что — тебе?

— Тебе скажет, а не нам. У меня с ним, как известно, игрушки врозь.

— Человеку надо помочь, Саня.