— Артур! Артур!

Затем она снова опустилась на подушки, забывшись на несколько минут.

Это был тот же вечер, когда Милдред и Артур сидели вместе на палубе «Вечерней звезды».

Наконец, Анжела открыла глаза, и доктор увидел, что в них больше нет дымки безумия, одна лишь тревога. Сначала ее взгляд упал на Пиготт.

— Беги, няня! — сказала она. — Беги и останови его, он не мог уйти далеко. Приведите его ко мне, быстрее, или он уйдет навсегда.

— Кого ты имеешь в виду, дорогая?

— Артура, конечно же, Артура!

— Тише, Анжела, — сказал мистер Фрейзер, — он давно ушел, вы были очень больны…

Она ничего не ответила, только уткнулась лицом в подушку и тихо заплакала, очевидно, не столько от усталости, сколько по какой-то другой причине, а потом снова заснула.

— Ее разум спасен! — воскликнул доктор Уильямсон, как только они оказались за дверью.

— Благодаря Провидению и вам, доктор.

— Только благодаря Провидению. Тот случай, в котором я мало что мог сделать… или вообще ничего не мог. Это самое милосердное избавление от недуга. Все, что вам нужно сейчас делать, — это держать ее в полном покое и, главное, не позволять ее отцу приближаться к ней. Я сам скажу ему… Леди Беллами? О! Примерно в том же состоянии. Она странная женщина, никогда не жалуется и редко разговаривает, хотя дважды я был свидетелем, как у нее сдали нервы… В ее случае, к сожалению, никаких изменений не предвидится до самого конца. До свидания, завтра я вернусь.

После этого выздоровление Анжелы пошло сравнительно быстро, хотя, конечно, от последствий столь сильного потрясения нервной системы нельзя было избавиться за один день. Хотя она более и не была безумной, но все еще пребывала в расстроенном состоянии ума и была подвержена странным снам или видениям. Одно из них, посещавшее ее несколько ночей подряд, произвело на нее большое впечатление.

Сначала ей показалось, что она проснулась посреди ночи, и ее охватило чувство неизмеримого пространства, бесконечной тишины и глубокого одиночества. Ей показалось, что она стоит на возвышении в конце огромного зала, по которому тянутся бесконечные ряды колонн, поддерживающих чернильно-черное небо-крышу. В зале не было света, но она могла все ясно видеть; не было ни звука, но она могла слышать тишину. Только мягкое сияние исходило от ее глаз и лба. Она не боялась, хотя и была одинока, но чувствовала, что скоро что-то придет и положит конец ее одиночеству. И так она стояла много лет или веков — она не могла сказать, сколько именно — пытаясь постичь тайну этого величественного места и наблюдая, как свет, струящийся с ее лба, падает на мраморный пол и колонны или пронизывает тьму, словно падающая звезда — только для того, чтобы открыть новые глубины тьмы за теми, которые он пронзил.

Наконец с небесной крыши, которую никогда не потревожило даже легкое дуновение ветерка, мягко опустилась снежинка величиной с голубиное крыло; однако она была кроваво-красной, и в ее центре сиял чудесный свет, отмечавший ее падение сквозь тьму. Когда она бесшумно скользнула вниз, Анжеле показалось, что она видит человеческое лицо… Снежинка вспыхнула на мраморном полу, и красный снег растаял и превратился в кровь, но свет, сиявший в ее сердцевине, остался чистым и ровным.