С одной стороны – наши гризли, подыхающие от голода, а с другой – пропадающая пища.

Изобилие, убивающее точно так же, как и нехватка.

Мне хочется умереть вместе с этими несчастными животинами, которых подвел разладившийся инстинкт и не сработавшие гены – из-за человеческого безумия. У меня вырывается крик отчаяния, я бросаюсь в воду и начинаю десятками выкидывать рыбы на берег, пытаясь расчистить дорогу другим. Я сыт по горло своим невмешательством, они агонизируют из-за нас, это не вина природы, и самой ей не справиться. Но место, которое мне удается освободить, тут же заполняется другими рыбами, еще более крупными.

Сдавшись и признав безнадежность попытки, я продолжаю путь, цепляясь за мысли о жене. Я хочу ее спасти, и мы вместе уедем куда-нибудь. Я не желаю возвращаться в город, читать их газеты, слушать их радио. Я хочу окончить свои дни вдали от всего этого, на природе. В покое.

Я добираюсь до хижины в тот момент, когда первые лучи солнца разгоняют сумерки. На горизонте вырисовываются горы, они мой заслон от мира, и, будь я лет на двадцать моложе, я бы поднимался на них раз за разом. Сегодня я могу только любоваться ими, но мне и этого достаточно.

Уоррен сидит на крыльце в своем кресле-качалке, рядом с ним удочки, корзинки и запасы сушеного мяса. Он мирно курит трубку. Хмурится, когда я появляюсь, измотанный и грязный. Мы с ним почти одного возраста, только его борода в два раза длиннее моей.

– Что случилось?

– Габриэль в опасности.

Я захожу в хижину, беру ружье, протягиваю ему второе. Он не двигается с места и вздыхает:

– Габриэль умерла пять лет назад, Пьер. В тот недоброй памяти год, когда лосось поднялся не в том месте. Ты уже приходил сюда за помощью. Мы не смогли ее спасти. Банн нанес ей смертельный удар в лицо.

– Что ты несешь? Габриэль ждет нас! Ну же, идем!

Он качает головой.

– Тогда я пойду один.

– Погоди…

Уоррен встает с качалки, заходит в хижину и возвращается с маленькой камерой. Тяжело вздыхает.

– Последняя кассета там, внутри. Та, которую Габриэль снимала до самого конца… Ты уже видел эти кадры много-много раз. И всякий раз ты забываешь. Ты уезжаешь обратно в город, возвращаешься каждый год, ставишь палатки на лугу… Потом наступает момент, когда ты приходишь сюда за ружьями… У меня сердце рвется, когда приходится показывать тебе это видео. Но… посмотри.

Мои руки дрожат, когда я нажимаю на кнопку «воспроизведение».

Уоррен, уходящий в сторону леса, слышит, как я кричу.

Год спустя я вернулся на луг.

Как красива ярко-зеленая трава, и цветы распустились во множестве. Я ищу глазами лососей в бухте, мне хочется увидеть, как они преодолевают течение с наполненными икрой брюхами и как их чешуя играет на солнце.

И гризли уже здесь, во всей их мощи, готовые к охоте.

Оба лагеря уже стоят на зеленом травяном ковре, защищенные электрическим ограждением. Ткань палатки в лагере номер один начинает подрагивать, и я слышу, как скользит застежка-молния.

Мое лицо расплывается в улыбке.

Габриэль машет мне рукой, подавая знак, что обед готов.

Из двадцати шести букв алфавита исчезла «к». Их осталось всего двадцать пять