Так об чём говорить, коли не о чем говорить, нечего менять? Стратегия, поверхность которой даже глобальный кризис не поцарапал, едва ли конкретнее каменных плит-скрижалей Ветхого Завета.
Далее следует – шутки в сторону! – призыв «создать привлекательные условия для глобальных инвестиций уже сегодня». И через пару абзацев, чтоб не казалось, что ослышались: «Сохраним курс на открытость для иностранных инвестиций!»
Последний призыв – словно линялый транспарант на опустевшем майдане. Реанимируется фетишистское (в марксовом смысле) представление, что инвестиции – не просто деньги, а именно иностранная валюта. Ввозимая, естественно, извне. То есть оттуда, где инвестиционные банки на глазах у всех испарились как класс, а инвесторы разбежались и повымерли как динозавры.
Да, нетленная стратегия, авторством которой мы с докладчиком обязаны непотопляемому «финансовому блоку» – штука посильнее «Фауста» Гёте, пробойнее фауст-патрона.
Здесь невольно вспоминается интервью, накануне Давоса данное одним выдающимся политиком одному информационному агентству. Вообразите обаятельного, открытого, динамичного лидера с кучей достоинств: его ничто не ставит в тупик, он ничего не просит, ни на что не жалуется; правда, редко веселится. Единственная его проблема – доверчивость. Но ведь ещё Ларошфуко отчеканил: не доверять людям позорнее, чем быть ими обманутым.
И вот дошлые советники на доверии, от которых он так и не сумел отбояриться, внушили ему, что с собой всегда полагается носить дохлую кошку. Поэтому он вынужден таскать её на все мероприятия и время от времени доверчиво вынимать из кармана. Хоть и ощущает интуитивно, видно по лицу: здесь что-то не так! Не озонирует данный артефакт атмосферу содержательных дискуссий…
Что же со всем этим поделать? Ровным счётом – ничего. Выступление в Давосе – пропагандистский товар на вынос, а не приглашение к досужим рассуждениям об антикризисной стратегии правительства. Да и едва ли последняя вообще может существовать. Национальный кризис – болезнь, которую надо пережить, а не партия в шашки с расчётом комбинаций. Подлинный лидер, встречаясь с историческим вызовом, всегда оказывается одинок предельным, отшельническим одиночеством. Угрозы он ощущает не умом – нутром, позвоночником, а отбивает руками, прежде чем успеют включиться мозги.
Истории, будто Рузвельт при разработке Нового курса опирался на теорию Кейнса – не более чем байки аналитиков. Екатерина Великая, уважаемая Путиным, конечно, общалась с учёными мужами, но, скорее, для души, а стратегию ей заменяло звериное чутьё. Да и куда было за ней обращаться? К боярам Нарышкиным? В Академию, чей президиум почти не менялся со времён послания Ломоносова И. И. Шувалову? В «гражданское общество», к сумасшедшим типа Чедаева, который в ту пору, к счастью, ещё не родился?
Время умников, увы, не пришло, платоновское государство мудрецов – за горами. Путин, мастер единоборств, научится у жизни, как поднять тяжесть кризиса, не путаясь в верёвках «экономического блока». А дохлые кошки экономистов обретут заслуженный покой на полигоне аналитических отходов.