Он вернулся к столу, прижал руку Андрея и начал тушить об неё сигарету, уже не просто давя в одну точку, а рисуя некий узор, адский пейзаж. Крик. Андрей вновь закричал. Он дёрнулся, но в следующую же секунду сел ровно, стискивая зубы от боли и зажмурив глаза, пока крики, стоны пробивались сквозь сжатые губы. Когда отец усилил давление, Андрей заверещал (Господи, Боже, останови это!) и в его раскрытый рот хлынула льющаяся из носа кровь. Часть он проглатывал, часть лавировала меж зубов, часть спадала на одежду, но не переставала течь. Казалось, ей нет конца.

Отец выбросил сигарету, достал из пачки новую, протянул Андрею со словами:

– Раскуривай ещё одну, мне много нельзя.

Сразу взять сигарету не получилось, руки тряслись так, что пришлось сжать одной другую, чтобы справиться с приказом отца. Андрей вставил её в рот, поджёг, держа двумя руками зажигалку, и затянулся. Дым проник в его организм, разбавив слёзы и кровь.

Он раскуривал то, что совсем скоро принесёт с собой боль.

– Ты знаешь, что я ещё раз потушу об тебя сигарету, но сейчас этого не происходит, и что ты делаешь? Правильно! – Отец улыбнулся. – Ты наслаждаешься предоставленным тебе временем! Ты бы не ценил эти секунды спокойствия, если б не знал, что скоро придётся терпеть боль, адскую боль. Именно осознание ближайших тяжёлых испытаний учит тебя ценить и оберегать время, когда ты можешь отдохнуть, расслабиться. Понимаешь, к чему я клоню?

Андрей старался понять, но все его мысли крутились вокруг страха и вопроса, сможет ли он дожить до завтра.

– Я не понимаю.

– Очень плохо, – некоторое время отец пробыл в молчании. – То, что ты сейчас почувствовал, я чувствую каждый день. Сигарета, этот сраный огонёк, обжигающий кожу – это твоя мать и моя работа. Я хочу прекратить эту боль, хочу пустить в ход собственную руку, но не могу, потому что меня сковывает страх – так же, как и тебя.

– Но… – Андрей собрался с силами, чтобы задать один-единственный вопрос. – Чего ты боишься, папа?

– Многих вещей, до которых твои щенячьи мозги не в состоянии дойти. Поэтому я не могу прекратить боль, когда эта сука, под названием Жизнь, берёт горящую сигарету и тушит её об меня. Иногда я так хочу набить ебальник твоей матери, но я стараюсь держаться – Бог свидетель! – стараюсь! И каждый грёбанный день мне приходится свыкаться с болью, которую ты сегодня испытал единожды, понимаешь? Но бывают перерывы, как у тебя сейчас. Ты знаешь, что это не продлится долго, а потому стараешься насладиться выделенным тебе временем как можно больше, впитываешь в себя отдых. Ответь мне на один вопрос, сынок. Чтобы ты почувствовал, если б тебе сказали, что до следующей сигареты две минуту, а прижигают тебе руку уже через минуту?

– Ну… – Андрей попытался затянуться перед ответом, но всхлипы постоянно выталкивали дым наружу. – Наверное, злость.

– Так какого хрена ты, ублюдок, прижигаешь мне руку, когда у меня время отдыха?! Я прихожу домой, чтобы насладиться спокойствием, без этого мудака-начальника, а ты задаёшь мне тупые вопросы и называешь трусом! ТЫ ОХУЕЛ?! – Отец вновь начал орать, заставив Андрея зажмуриться; из закрытых глаз хлынули слёзы, что скоро растворились в водопаде крови, поглотившей нижнюю половину лица. – ДЕЛО ОБ УБИЙСТВЕ ТВОЕГО ДРУЖКА-ЕБАНАТА БЫЛО ЭТОЙ САМОЙ СИГАРЕТОЙ, Я ЛИШЬ ХОТЕЛ ПРЕКРАТИТЬ БОЛЬ, ОТДОХНУТЬ, МАТЬ ТВОЮ! Я СЪЕЗДИЛ И КУПИЛ ТЕБЕ ПОДАРОК, ЖЕНЕ СВОЕЙ ПОДАРОК, ВЫ, БЛЯТЬ, ДОЛЖНЫ БЫТЬ БЛАГОДАРНЫ! Я ЗНАЮ, ЗНАЮ, ЧТО ЗАВТРА ПРИДЁТСЯ ТЕРПЕТЬ БОЛЬ, А ПОТОМУ ЦЕНИЛ ЭТОТ ВЕЧЕР, КАЖДУЮ ГРЁБАННУЮ МИНУТУ! А ТЫ… – Отец перевёл дух, налил себе коньяка, выпил, продолжил: – Ты решил не дожидаться завтрашнего дня, где я буду терпеть дебилов-подчинённых и насравших себе в мундиры начальников. Ты взял сигарету. И решил потушить ей об мою руку. Во время отдыха. Вот что я хотел сказать тебе, сынок. Чтобы ты уважал чужое время отдыха между пытками горящей сигаретой и молчал в тряпочку, а не пиздел и расстраивал отца. Я стараюсь ради вас и имею право на отдых, так что не смей, щенок, отбирать его у меня. И не смей перечить. Я научу тебя уважению.