Слава богу, ярость сильнее страха.

– Ты изуродовал маму, – прошептал Андрей, глядя на фотографию. Всё в нём кипело желанием сжать её, но он удержал себя от такой роскоши – не мог так поступить с маминой красотой. – Ты сломал ей жизнь и сделал её несчастной, а она ведь могла… могла выйти замуж за кого-нибудь другого и сама была бы совсем другой. А теперь… она никогда не станет прежней. – Он с любовью провёл большим пальцем по лицу улыбающейся девушки и тут же увидел, как на него упала слезинка – крохотная, потому что уже всё выплакал. – Кто-то должен положить этому конец, кто-то должен это всё остановить. И это могу только я. Потому что в семье больше нет мужчин. Только я могу спасти маму.

Страх, сидевший в нём всю жизнь, начал мутировать, пробиваться в кости, наполнять мышцы кровью, а сознание – яростью. Внезапно на Андрея нахлынуло воспоминание, которое много-много лет хранилось во тьме: он, совсем ещё маленький, задирает голову вверх и видит лицо мамы – в точности как на фотографии, только ещё красивее: её голубые глаза (большие-большие!) слегка блестели от подбегающих слёз, пухленькие губы слегка дрожали, а свет от лампы, падающий на тусклые тёмно-русые волосы, казался в глазах маленького Андрея, готового заплакать, нимбом над головой матери. Это была не фотография, это было воспоминание – реальное, не вымышленное. Андрей видел маму красивой, и от осознания этого ещё больше разозлился.

А ещё она была очень похожа на Лизу. Чертовски похожа. Как только эта мысль проскочила в голове, Андрей мигом её откинул, утопил там, откуда она вылезла, но чем дольше он вглядывался в лицо молодой мамы, тем яснее видел в её чертах черты Лизы. Особенно глаза. Конечно, были и различия, но отчего тогда схватывало сердце? Почему, глядя в эти голубые, почти синие глаза, он испытывал страх? Неужто потому, что они не были похожи на Лизины?

– Нет-нет-нет, ты просто бредишь, ты просто злишься на этого ублюдка, на эту тварину, которую ты называешь отцом! Ты слабак, Бедров, потому что ничего не делаешь! Ты всё время ныл, плакался, а надо было бороться! Бороться!

Он в последний раз провёл по фотографии пальцем, нежно поцеловал её и спрятал туда, куда точно не заглянет никто из семьи. Семьи… Господи, разве у них семья?

Кровь кипела в натянутых венах. Андрей быстро, не в силах медлить, пересёк коридор, зашёл на кухню и, увидев сидящую за столом маму, выпалил:

– Почему ты с ним живёшь? Почему не можешь просто уехать?

От удивления мама долго молчала, смотря на своего сына так, словно в первый раз увидела. А он смотрел на её понурые плечи, на морщины, потухшие глаза, кривой нос и с каждой секундой закипал всё сильнее.

– Почему ты продолжаешь его терпеть, мама? Почему ты… ну, почему мы не уедем от него?

– Ты что такое говоришь, Андрей? – в её глазах пробежал страх, сама он вскочила и опасливо глянула в сторону коридора.

– Да не услышит он нас, он дрыхнет, завалился как свин, его не разбудить.

– Сыночек, тебе тоже надо спать, иди и…

– Нет! – Алкоголь ударил в голову. Он, перемешанный со страхом и яростью заставил перейти на крик: – Никуда я не пойду, пока ты не скажешь, почему мы ещё с ним! Что мешает нам уехать?! А?! Почему мы просто не возьмём вещи и не свалим отсюда нахрен, от него подальше?! Ты же этого хочешь, мама! Я вижу – хочешь!