Андрей даже не успел среагировать – отец мгновенно вынул из его рта сигарету, прижал руку и вогнал огонь в неё как в пепельницу, игнорируя крики, мольбы сына прекратить.

– Я ЖИВУ ТАК КАЖДЫЙ ДЕНЬ! Я МОГУ ПОЗВОЛИТЬ СЕБЕ ВО ВРЕМЯ ОТДЫХА ВСЁ ЧТО УГОДНО, ПОЭТОМУ У МЕНЯ ЛЮБОВНИЦА, С КОТОРОЙ ТЫ МЕНЯ ВИДЕЛ! У МЕНЯ ТЯЖЁЛАЯ РАБОТА, ТЯЖЁЛАЯ, ДОМА Я ХОЧУ ОТДОХНУТЬ, ПОНИМАЕШЬ?! А ТЫ ДЕЛАЕШЬ МНЕ БОЛЬНО! Я НЕ БУДУ ОПРАВДЫВАТЬ СВОИ РЕШЕНИЕ, ЩЕНОК, ПОТОМУ ЧТО Я…

Глава управления МВД России по Василеостровскому району.

– … ОТЕЦ, И ТЫ ДОЛЖЕН МЕНЯ СЛУШАТЬСЯ! И ВОТ ТЕБЕ МОЙ СОВЕТ! УВАЖАЙ! СВОЕГО! ОТЦА!

Он врезал Андрею по челюсти, сбросив его со стула. Кровь хлынула на пол, она вытекала так, словно в носу прорвало дамбу, до этого сдерживавшую красное море. И вместо того, чтобы подняться – да даже привстать на колени! – Андрей прижал к себе обожжённую руку и, свернувшись клубочком, заплакал. Его сломали. Переломали хребет. И теперь он был не сильным юношей, который может за себя постоять, а жалким, дрожащим от страха комком сожалений, валяющимся на кухонном полу, в лужице своей же крови, рядом с человеком, который подарил ему жизнь. Кровь сочилась меж зубов, засыхала на коже, темнела корка, потом снова становилась красной – и всё это в ядовитом жёлтом свете, что отравлял изнутри, пожирал лёгкие, плодил в сердце страх.

– На, – отец кинул на голову Андрею половую тряпку. – Вытри здесь всё до прихода матери. Если она хоть что-то заметит, ты начнёшь завидовать мёртвым.

После этих слов отец ушёл в гостиную, а его сын, только что получивший ценный урок, прижал кинутую тряпку к лицу и укрылся под ней от всего мира, плача, рыдая, чувствуя, как слёзы, кровь и грязная от помывки полов вода смешиваются в одну единую маску.

***

Только сейчас страх сменился злостью.

Она, жгучая, медленно поднимающаяся из глубин груди – там, в зазорах меж рёбер пульсировало что-то тёплое, горячее, пытающееся вырваться на свободу, – загорелась в Андрее тогда, когда его взгляд упал на два голубых огонька и лицо, что они освещали. Фотография. Покрытую пылью, несколькими слоями грязи, он нашёл её за одним из кухонных шкафчиков, когда оттирал отовсюду свою кровь. Нашёл и тут же спрятал, продолжив уборку, надеясь, что мама не увидит и одного красного пятнышка – он стерпеть может всё, а вот ей переживать не стоит. Отчего-то в Андрее крепла уверенность, что всё, полученное им от отца – удары, синяки, слова и крики – должно касаться только его и никак, никаким образом не задевать маму. Она тоже тонет в ежедневной боли.

Сейчас стрелки на часах близились к одиннадцати часам вечера, мама уже около сорока мину сидела на кухне, то ли молясь, то ли тихо плача, то ли разговаривая сама с собой, то ли шёпотом что-то читая; отец дрых – завалился на кровать, одетый, пьяный, наверняка проспит до полудня; а Андрей, единственный ребёнок в семье, которому сегодня исполнилось восемнадцать, сидел на кровати в своей маленькой комнате размером чуть больше кухни и смотрел, скользил взглядом по найденной фотографии.

С каждой секундой злость разгоралась в нём сильнее.