— У вас обручальное кольцо, — сказала она.

— Ты что, раньше его не видела? — спросил он, немного сжимая руку.

— Видела. Вы женаты?

— Раз уж у меня обручальное кольцо.

— Понятно, — грустно сказала она.

— Смотри, что я сделаю со своим обручальным кольцом.

Он, гримасничая, потянул себя за палец, сорвал кольцо и зашвырнул его в пшеницу.

— Ой! — потрясенно охнула девушка.

Он взял со стола нож, у Ивиш шла кровь, он нанес себе сильный удар в ладонь, жесты, жесты, маленькие потравы, вот к чему шло дело, а я-то помышлял о свободе, он зевнул.

— Оно было золотое? — Да.

Она приподнялась и легко поцеловала его в губы. Матье выпрямился и сел.

— Я удаляюсь! — сказал он.

Пинетт беспокойно посмотрел на него.

— Останься еще немного.

— Я туг лишний.

— Останься же! — настаивал Пинетт. — Тебе ведь все равно нечего…

Матье улыбнулся и показал на девушку:

— Она не очень-то хочет, чтоб я остался.

— Она? Ну, конечно, хочет, ты ей очень нравишься. Он наклонился к ней и сказал ей настойчиво:

— Это друг. Он тебе нравится, правда?

— Да. — подтвердила девушка.

«Она меня ненавидит», — подумал Матье: и все же остался. Время больше лаже не текло, оно вздрагивало, опустившись на эту рыжую долину. Слишком резкое движение — и к Матье, как приступ застарелого ревматизма, снова вернутся его проблемы. Он лег на спину. Небо, небо розовое и никакое; если бы можно было упасть в небо! Делать нечего, мы созданья низа, все зло идет оттуда.

Четыре солдата, которые шли вдоль хлебов, повернули вокруг поля, чтобы выбраться на дорогу, и вышли гуськом на луг. Они были из технической службы. Матье их не знал; капрал, шедший во главе, был похож на Пинетта, он был тоже без кителя и расстегнул гимнастерку на волосатой груди; следующий, загорелый брюнет, набросил китель на плечи, в левой руке он держал колосок, правой выбирал из него зерна; он перевернул ладонь, высунул язык и движением головы подобрал эти маленькие золотые веретенышки. Третий, более высокий и постарше остальных, расчесывал пальцами светлые волосы. Солдаты шли медленно, мечтательно, с цивильной гибкостью; блондин опустил руки, он перестал теребить волосы и ласково провел руками по плечам pi шее, как бы наслаждаясь линиями своего тела, наконец выпрыгнувшего под солнце из бесформенной военной упаковки. Они остановились почти одновременно, один за другим, и посмотрели на Матье. Матье почувствовал, как под взглядами этих юнцов он превращается в траву, он был лугом, на который глазели животные. Брюнет сказал:

— Я потерял свою портупею.

Его голос не потревожил этот тихий нечеловеческий мир: это было не слово, а всего лишь один из тех шелестов, из которых состоит тишина. С губ блондина слетел такой же шелест:

— Не волнуйся, фрицы ее подберут.

Четвертый подошел бесшумно; он остановился, поднял лицо, и оно отразило пустоту неба.

— Эх! — произнес он.

Он сел на корточки, сорвал мак и прикусил стебель. Вставая, он увидел Пинетта, прижимавшего к себе девушку, и засмеялся:

— Лихая охота!

— Довольно лихая, — признал Пинетт.

— Делается прохладно, а?

— Это точно.

— Ну и пусть.

Четыре лица изобразили чисто французское понимание, потом это выражение сменила полная праздность, и четверка, покачивая головами, удалилась. «В первый раз за всю жизнь они отдыхают», — подумал Матье.